Подавляющее большинство российских СМИ представляли Хасавюртовский мир колоссальным достижением, положившим конец "бессмысленному кровопролитию" и ознаменовавшим "победу здоровых демократических сил" над абстрактной "партией войны". Особенно усердствовали "рупоры свободной мысли" – НТВ, "Эхо Москвы", "Московский комсомолец", восхищавшиеся мужеством "ичкерийских борцов за свободу" и рисовавшие радужные перспективы будущего всеобщего благоденствия на Северном Кавказе.

В войсках, покидавших Чечню под радостные вопли "Аллах Акбар!" и пальбу в воздух вчерашних врагов, царили совсем другие настроения. Чаще всего в разговорах офицеров можно было слышать слово "предательство". Его символом стал некогда популярный у армейцев генерал Лебедь, к которому тогда намертво приклеилось презрительное прозвище "птица мира"…        

Изначально предполагалось, что процесс вывода будет постепенным. По планам к ноябрю мятежную республику покидали части, направленные сюда из дальних военных округов – Сибирского, Забайкальского, Приволжского, затем – войска Северо-Кавказского округа. Две бригады – 205-я минобороны и 101-я внутренних войск – должны были остаться в Чечне на несколько лет.

Однако тех, кто стоял за кулисами Хасавюрта, такие темпы не устраивали. Из Москвы стали поторапливать, и процесс ускорили. Части получали приказ в течение суток свернуться и покинуть расположение. Каждый день с Ханкалы на север уходили колонны боевой техники. Железнодорожная станция не справлялась с обилием эшелонов. 

Изрядный бардак царил и на лётном поле: полупьяные дембеля, которым кто-то шибко умный додумался раздать документы об увольнении прямо в Чечне, наплевав на списки и очередь, штурмом брали транспортные вертолеты. Те взлетали переполненными и, натужно вращая лопастями, брали курс на Моздок. До сих пор перед глазами стоит картина: "корова" Ми-26 поднимает аппарель, уминая в своем чреве служивых, набившихся внутрь, как селёдки в бочку.

Гигантский военный лагерь пустел на глазах. Ещё вчера на этом месте стоял батальон, а сегодня – изъезженный колёсами и гусеницами голый участок местности. И только не до конца засыпанные ямы с мусором и слежавшаяся трава на месте палаток указывали на то, что совсем недавно здесь находились люди. Знакомый майор из разведки 58-й армии, проходя мимо одного из таких пустырей, подцепил ногой забытую впопыхах "разгрузку", зло сплюнул и мрачно изрёк: "Бежим, как врангелевцы из Крыма…"   

Тем, кто находился в Чечне со своей частью, выбраться было относительно просто: залез на броню, в кабину или в вагон, да и покатил домой. Хуже пришлось прикомандированным. Офицеры, присланные в Чечню из Москвы, Питера, Ростова, Новосибирска и других мест, выбирались оттуда, как могли. Кто-то, договорившись с командиром части, подсаживался в забитый эшелон, где на отдельную полку мог претендовать носитель, как минимум, подполковничьих погон. Кто-то пытался улететь "вертушкой" до Моздока, где можно было пересесть на самолет. Многим выбравшим второй вариант не повезло: с начала октября дней десять по какой-то причине борта не летали, и на аэродроме Моздока скопилось больше тысячи бедолаг. Деньги и продукты в нужном количестве имелись далеко не у всех, ночью уже становилось прохладно, а организовать кормежку и более-менее сносное размещение такой массы народа местному начальству удалось не сразу. В общем, выкручивались, кто как мог.   

Ускоренная эвакуация принесла свои "плоды": к концу октября на Ханкале и в Северном не осталось никого, кроме 205-й и 101-й бригад. Вопреки исходным планам, они там тоже не задержались; бригады были полностью выведены к новому, 1997 году.

Солдаты и офицеры уходили из Чечни с тяжёлым чувством. Армия ощущала себя преданной и обманутой. Хасавюртовские соглашения, не стесняясь начальства, называли "позорными". И это было едва ли не самым мягким определением. Многие сетовали на то, что "ультиматум Пуликовского" так и не был приведён в действие: ведь к середине августа в Грозном собрались почти все активные боевики, и появилась прекрасная возможность покончить с ними раз и навсегда. Покидавшие республику военные не знали многого из того, что стало известно о тайных пружинах Первой чеченской позднее. Нет смысла ещё раз повторять то, что было снято и написано на эту тему за прошедшие два десятилетия. Но уже тогда, в сентябре – октябре 1996-го, многие совершенно чётко понимали: армия не проиграла ту войну, она была проиграна политиками, которые сначала отправили войска "усмирять мятеж", а потом сделали всё, чтобы многократно разгромленные и почти добитые сепаратисты смогли почувствовать себя победителями.

Правда, свобода и независимость, обретённые Чечнёй-Ичкерией благодаря Ельцину, Лебедю, Березовскому и прочим "героям вчерашних дней", чьи имена давно забыты, не пошли на пользу ни этой северокавказской республике, ни её народу. После ухода российских войск Чечня стала ареной кровавых разборок между группировками враждующих полевых командиров, решивших свести старые счёты в отсутствие общего врага. 

Избранный в феврале 1997-го президентом Ичкерии "творец победы над гяурами" Масхадов оказался не в состоянии контролировать ситуацию даже в Грозном и был вынужден назначить "премьер-министром" головореза Басаева. Очень быстро настоящими хозяевами республики стали арабы, которым было глубоко наплевать на её народ и его проблемы. Гости с Ближнего Востока рассматривали Чечню только как плацдарм для развёртывания тотального джихада на Северном Кавказе и далее везде, куда могла дотянуться рука тогдашнего прообраза "Исламского государства".

Набухавший три года гнойный нарыв прорвался в августе 1999-го, когда банды Басаева и Хаттаба хлынули в соседний Дагестан. Началась Вторая чеченская война. Но повторить предыдущий успех боевикам не удалось во многом потому, что в российском руководстве были уже совсем другие люди. А самое главное состояло в том, что за это время произошёл перелом в сознании самих чеченцев. Они поняли, что их враги вовсе не русские.   

Сейчас, по прошествии двадцати лет, рискну высказать мысль, которая, возможно, кому-то покажется крамольной. Тогда, в 1996-м армии действительно нужно было уходить из Чечни. Конечно, не так, как это было сделано, но всё равно вывод войск был единственным реальным путем сохранить республику в составе России, - как бы парадоксально это не звучало. В тех условиях и с теми персонажами, что ошивались тогда в кремлёвских коридорах, ничего толкового получиться в Чечне не могло. Да, армия была способна ещё не раз и не два рассеять боевиков, загнав их в горы, но победить окончательно, пока местные жители смотрели на русских солдат как на оккупантов, ей было не дано.

Нужно было время, чтобы чеченский народ сам осознал плачевные последствия эксперимента с независимостью. К счастью, история его предоставила. Вопреки усилиям тех, кто организовал в августе 1996-го сдачу Грозного, а затем устроил позорный вывод войск, чеченский синдром, в отличие от афганского, не стал для страны фатальным.