Почему русских нельзя победить, а можно только уничтожить (Часть 2)

Сотрудники "отряда 731" не испытывали ни малейших угрызений по поводу своей деятельности. Много позже один из них так объяснял свое отношение к процессу: "Гораздо лучше тренироваться, оттачивать мастерство не на трупах, а на живых людях. Ты быстрее научишься, быстрее поймёшь, что к чему, если человек будет живой". Но самое страшное заключалось в том, что японцы не воспринимали подопытных как людей. Для узников был изобретен специальный термин – "марута" (бревно), а тюрьма, где они содержались, называлась "складом брёвен".

Один бывший служащий отряда вспоминал: "Мы считали, что "брёвна" – не люди, что они ниже скотов… не было никого, кто хотя бы сколько-нибудь сочувствовал "брёвнам". Все – и военнослужащие, и вольнонаемные отряда – считали, что истребление "брёвен" – дело совершенно естественное".

Поставками "марута" занимались жандармерия Маньчжоу-Го и контрразведка Квантунской армии. В основном в Пинфан отправляли лиц, заподозренных в связях с коммунистами, работе на советскую или гоминьдановскую разведки, но не сознававшихся в этом даже под пытками, а также тех, кто проявлял "враждебность" либо "нелояльность" по отношению к японцам. Если таковых не было, а подчиненным генерала Исии срочно требовались "брёвна" для "работы", хватали тех, кто попался под руку.

У людей, попавших в тюрьму "отряда 731", больше не было ни имен, ни званий, ни пола, ни возраста, только трёхзначный регистрационный номер и наручники, которые никогда не снимались. Тех, кто был сильно истощён, откармливали; изувеченных на допросах – подлечивали. Но делалось это только для того, чтобы "бревно" стало кондиционным. Когда человека признавали пригодным, для него начинался ад. Если подопытный выживал после заражения вирусом или очередного садистского эксперимента, его использовали повторно.

Для одних всё заканчивалось быстро, другие могли ждать свой очереди отправиться на "кухню дьявола" неделями и даже месяцами, но исход был всегда один – смерть. Никто из оказавшихся в тюрьме "отряда 731" не вышел оттуда живым.

Хотя японцы тщательно следили за тем, чтобы узники не могли общаться между собой, в тюрьме работало некое подобие почты, и люди знали о том, что их ждёт. Правда, известно лишь об одном случае, когда заключенные попытались оказать сопротивление своим мучителям. Этот эпизод получил название "бунт брёвен". Про человека, бросившего открытый вызов изуверам, известно только то, что он был нашим соотечественником…

В один из дней в начале июня 1945-го внимание дежурного надзирателя было привлечено стонами и криками, доносившимися из камеры, где содержались двое русских. Заглянув в дверное окошко, вертухай увидел, что один из узников лежит на нарах, скорчившись и прижав руки к груди, а второй склонился над ним. Поскольку наблюдение за состоянием "брёвен" входило в обязанности охраны, а недомогание у жертв экспериментов наступало достаточно часто, не ожидавший подвоха японец вошёл в камеру, оставив дверь открытой. Стоило ему подойти к "больному", как тот, резко вскочив, ударил надзирателя в нос. Наручники у нападавшего и его товарища оказались сняты.

Завладев ключом, который был универсальным для всего тюремного блока, русские принялись открывать камеры одну за другой, крича сидевшим там китайцам: "Скорее выходите! Бегите!" Поднялась суматоха, которой воспользовался пришедший в себя надзиратель. Он сумел незаметно выскользнуть, закрыв на засов массивную железную дверь, ведущую на лестницу. Взбунтовавшиеся "брёвна" оказались в западне.

Вскоре к месту происшествия прибежала вооруженная охрана из числа вольнонаёмных служащих. Выстроившиеся с винтовками наизготовку во внутреннем дворе тюрьмы японцы через зарешеченные окна видели распахнутые двери камер и бегающих по коридору заключенных. Не суетился только один из них – широкоплечий шатен лет сорока. Схватившись за решетку, он тряс её, как будто собираясь вырвать, и что-то кричал на непонятном языке.   

Оказавшийся поблизости переводчик, владевший русским, перетолмачил слова бунтаря: "Вы нас обманом сюда заключили, проводите зверские опыты и погубили уже много людей. Вот вы на нас винтовки навели, а нам все равно не страшно... Все японцы трусы... Немедленно освободите нас... Или уж сразу убейте. Это лучше, чем быть морскими свинками для ваших опытов…"

Громкая речь русского произвела мощный эффект: узники успокоились, перестали бегать и столпились вокруг оратора, потрясая кулаками и тем самым выражая ему поддержку. Японцы же пребывали в растерянности и недоумении. "Брёвна", которые должны были в страхе разбежаться по своим норам, не собирались отступать. В этом поединке они явно одерживали верх над вооружёнными японцами, и последние это чувствовали. Старший группы охраны не знал, что делать: бунт нужно скорее подавить, но как это сделать – непонятно. Конечно, можно открыть огонь, но узники представляли немалую ценность: некоторые из них уже были задействованы в экспериментах, результаты которых могли пропасть.

А русский всё продолжал кричать. Его голос становился все громче и увереннее. Казалось, он был слышен далеко за пределами тюрьмы. Над внутренним двором, отражаясь эхом от стен летело: "Трусы!.. Вы нас боитесь!.. Мы – свободные люди! Ну, стреляйте же! Стреляйте!.."

Напряжение нарастало. Воздух как будто сгустился и с трудом проходил в легкие. Кому-то из японцев стало дурно, и он опустил оружие. Вот-вот его примеру последуют и другие. На их глазах безмолвное "бревно", предназначенное на заклание, становилось человеком, имеющим мужество и достоинство противостоять неизбежной судьбе.

Наконец, у одного молодого охранника сдали нервы. Заорав: "А-а, негодяй, умри, умри!", он выстрелил. Пуля попала в грудь русскому, но он умер не сразу. Продолжая держаться за решетку, он пытался еще что-то сказать, но вместо слов изо рта полилась кровь. После гибели вождя остальные узники вернулись в камеры, но зайти к ним в блок японцы не рискнули.

Когда о случившемся в тюрьме доложили генералу Масадзи Китано, принявшему в конце 1942-го у пошедшего на повышение Исии Сиро командование "отрядом 731", тот пережил шок от услышанного. Посчитав, что участники бунта могут быть опасны, он, наплевав на их научную ценность, распорядился пустить по вентиляционным трубам мятежного блока цианистый водород. Но задыхавшиеся в камерах узники уже не были "брёвнами", они умирали людьми…

Собирая материал для книги "Кухня дьявола", Сэйити Моримура встретился с одним из служащих отряда, который был во внутреннем дворе тюрьмы во время "бунта брёвен", и записал его рассказ: "Когда думаешь об этом теперь, становится ясно, что голос русского был криком души, у которой отняли свободу... Но тогда я не мог правильно понять его гнев. "Брёвна" мы людьми не считали. Так как же можно было спокойно отнестись к тому, что они взбунтовались? Однако протест этого русского, то, как он до последнего вздоха стоял, широко расправив плечи, произвело на нас сильное впечатление. Мы заставили его замолчать пулей, но он, безоружный и лишённый свободы, несомненно, был сильнее нас. Тогда мы все в душе почувствовали: правда не на нашей стороне…"                  

Когда в августе 1945-го советские войска, взломав оборону Квантунской армии, двинулись вглубь Маньчжурии, японцы так и не решились применить против них накопленные арсеналы бактериологического оружия. Возможно, на это решение повлияло то, что произошло за два месяца до этого в Пинфане.

Остаётся лишь гадать, кем был тот русский, который заставил японцев увидеть в "брёвнах" людей. Может, он был белоэмигрантом, которые во множестве тогда жили в Харбине, может, работал на КВЖД и по какой-то причине не уехал в Союз, может, был советским разведчиком (нечто подобное показано в художественном фильме "Через Гоби и Хинган").

Как бы то ни было, этот человек стал ещё одним примером того, что русский народ невозможно ни завоевать, ни победить. Только уничтожить. Но на это пока никто не отважился, ибо выйдет себе дороже.