Закавыка в том, что наши "заклятые друзья" совершенно не желают, да и не могут в силу разницы ментального восприятия, понять, что возвращение Крыма Украине просто невозможно. И желание (нежелание) Кремля уже не играет тут какой-либо существенной роли.      

Даже если допустить, что при каких-то фантастических условиях (например, если президентом России вдруг станет какой-нибудь Касьянов) Москва согласилась бы пойти навстречу Западу, тут же встанет вопрос, что делать в таком случае с населяющими полуостров людьми? Ведь все они, за очень небольшими исключениями, только подтверждающими общую тенденцию, по-прежнему хотят быть в России. Их что, оттуда вывозить, как в ноябре 1920-го это сделал генерал Врангель? А ведь тогда эвакуировалось около ста пятидесяти тысяч человек, не желавших принимать "новый порядок"; сейчас же их будет, как минимум, на порядок больше.  

Периодически наезжающие в Крым иностранные корреспонденты, по заданиям своих редакций тщательно выискивающие любые признаки народного недовольства, после общения с крымчанами вынуждены сквозь зубы признавать, что, несмотря на все объективные и субъективные трудности, сопровождающие процесс воссоединения, люди по-прежнему связывают свое будущее только с Россией и даже в кошмарном сне не могут себе представить возвращение в объятия "незалежной". В этом плане с весны 2014-го ничего не изменилось. 

И эта стабильность в настроениях жителей Симферополя, Севастополя, Ялты, Феодосии и других крымских городов и сёл сильно бесит очень многих в Вашингтоне, Париже и Берлине. Особенно западным политикам не нравится то, что они не могут понять причин такой лояльности крымчан к государству, где, как известно всякому правоверному общечеловеку, махровым цветом цветет коррупция, попираются права личности, и где вообще не любят всё, что связано со "свободой и демократией". 

А, между тем, причина эта проста: жители полуострова прекрасно знают историю своей малой родины, осознавая неразрывность связи Крыма именно с Россией. 

А вот с Украиной (не с административным образованием в составе СССР, а с как бы самостоятельным государством) они не сложились, да и сложиться не могли. Ведь в Крыму, в отличие, скажем, от Киева, Днепропетровска или Чернигова, привнесённые с Галичины идеи самостийности и украинства никогда не встречали понимания и сколь-нибудь существенной поддержки. Для них просто не было питательной почвы. 

К слову, весьма почитаемые в нынешней незалежной Петлюра и Грушевский ни разу не заикались о том, что Таврида должна быть частью Украины. Вот про украинскую Кубань да, говорили, а про украинский Крым – нет. Периодически выплывающий в украинских "источниках" эпизод с трёхдневным "заходом" в Симферополь в апреле 1918-го "хлопцев" полковника Болбочана, моментально испарившихся оттуда после грозного окрика какого-то германского майора, так и остался нелепым историческим курьёзом.  

Даже "основоположникам" украинской государственности была очевидна нелепость самой мыли о том, что над полуостровом должен реять жовто-блакитный стяг. Претендовать на Крым для вождей УНР было так же самонадеянно и нереалистично, как пытаться присоединить к своей фантомной державе Кольский полуостров или, скажем, Удмуртию. И они это прекрасно понимали. 

История о том, как и почему Крым стал российским, в принципе, хорошо известна и весьма поучительна. Более трёхсот лет здесь существовало разбойничье квазигосударство, порождённое распадом Золотой Орды. Поскольку главным "орудием труда" местных обитателей являлась острая сабля, основным источником формирования доходной части "бюджета" здешнего ханства являлся грабёж соседей и захват рабов, которых затем продавали на рынках Османской империи – покровителя и патрона бахчисарайских правителей. 

Больше всех от татар-крымчаков страдали русские земли (то, что часть из них принадлежала в то время Речи Посполитой, факта их русскости не отменяет). Не существует точных данных о том, сколько человек погибло и было угнано в неволю после татарских "визитов", но то, что их было очень и очень много – факт, не подлежащий сомнению. На долгие века Крым стал для Московской и Малой (Украинной) Руси символом смертельной опасности и постоянной угрозы. 

По мере становления централизованного российского государства вопрос противодействия крымским набегам приобретал первостепенное значение. Московское правительство не жалело ресурсов на строительство пограничных крепостей, линия которых постепенно смещалась к югу. Однако беда на русскую землю приходила с разных сторон: постоянно приходилось разбираться то с поляками, то со шведами, то с Литвой, то с немцами. Крымчаки этим успешно пользовались, улучая удобные моменты для новых ударов.

В 1571 году хан Девлет-Гирей I совершил опустошительный поход на Русь. Из-за того, что все русские войска в то время находились на северо-западе, татары, не встретив серьёзного сопротивления, сожгли Москву и увели в Крым тысячные толпы "ясыря". На следующий сезон хан вознамерился повторить удачный опыт, но с более амбициозной целью – захватить русскую столицу и закрепиться на завоеванных землях. 

Заручившись поддержкой ногайских мурз и турецкого султана Селима II, приславшего союзнику корпус янычар и артиллерию, Девлет-Гирей во главе стотысячного войска двинулся на Москву, но был остановлен на холмах у деревушки Молоди ратниками князя Воротынского. Несмотря на как минимум четырёхкратное численное превосходство противника, русские в ходе кровопролитного упорного пятидневного сражения разгромили супостатов, обратив их в паническое бегство. Обратно в Крым вернулся только один из шести джигитов, ушедших в бесславный поход.    

На некоторое время крымчаки успокоились, опасаясь повторять неудачный опыт. Однако полыхнувшая Смута вновь открыла перед лихими всадниками в пёстрых халатах ворота на Русь. Опять пошли набеги, опять в Крым потянулись караваны с невольниками, захваченными в русских деревнях. Договориться с Бахчисараем о мирном сосуществовании не представлялось возможным, хотя бы потому, что своей внешней политики у ханства не было, ее определял Стамбул. 

Нет, в принципе, от переговоров крымчаки не отказывались и "подарки" из Москвы принимали охотно, воспринимая их как причитающуюся им дань, но набеги это не останавливало. Даже если сам хан, выполняя условия договора с русскими, оставался в Крыму, на север как бы по собственной инициативе выдвигались отряды многочисленных царевичей и мурз. В случае успеха такого начинания возникала угроза положению самого хана, который рисковал утратить поддержку подданных, недовольных его "нерешительностью". Благо, младших братьев и сыновей у практиковавших полигамные браки бахчисарайских правителей было в избытке. Поэтому чтобы удержаться во дворце, хану приходилось самому возглавлять следующий поход. И так повторялось без конца, поскольку сама паразитическая сущность ханства, существовавшего за счёт грабежа, не предполагала другого образа жизни.