Назначенный коммунистами в "национальные герои белорусского народа" ненавидевший Россию и православие польский шляхтич стал удобной фигурой и для пытавшегося играть в "многовекторность" Лукашенко, и для его врагов, ныне воюющих на стороне киевских нацистов     

22 марта в Вильнюсе открыли памятник вожакам Польского восстания 1863-64 гг., руководившим "борьбой с кровавым царским режимом" на территории современных Литвы и Белоруссии. Центральной фигурой скульптурной композиции является "революционер, публицист и поэт" Винцент-Константин ("Кастусь") Калиновский, к 160-летию казни которого и был приурочен "запуск" русофобского монумента в литовской столице. В России сей деятель известен главным образом потому, что его именем назван "полк" в составе ВФУ, укомплектованный сбежавшими из Синеокой змагарами-русофобами – не далее как 7 марта один из них пытался устроить теракт в Карелии и был уничтожен силовиками. Зато в союзной Белоруссии Калиновский куда как более известен – в 1995 (уже при Лукашенко) власти страны даже учредили его орден, который должен был стать высшей госнаградой, правда, так ни разу не врученной, а в 2004-м и вовсе упраздненной. Тем не менее "пламенный революционер" до сих пор считается в республике не только "национальным народным героем", но и чуть ли не "провозвестником современной белорусской государственности". Но насколько это соответствует действительности? 

Коленопреклоненный бронзовый "Калиновский", что ныне украсил собой Вильнюс, столь же далек от своего прототипа, как и его образ "народного героя", навязанный белорусам еще при советской власти. Однако, несмотря на развал Союза, он оказался удивительно живуч, и долгое время использовался властями республики для подчеркивания тезиса, что "Белая Русь – не Россия", а после 2020-го был узурпирован антилукашенковскими силами, ныне став символом для прислужников бандеровцев под бчб-флагами.

Так откуда возник феномен Калиновского, успевшего "послужить" коммунистам, "батьке" и люто ненавидящей его "беглой" оппозиции? Чтобы это понять, сделаем небольшой исторический экскурс…      

Проведя в 1861 году крестьянскую реформу в "материковой" России, правительство Александра II обратило внимание на незатронутое преобразованиями Царство Польское. Было решено заменить там признанную анахронизмом барщину на более прогрессивный оброк (чинш), что предполагало заключение панами соглашений со своими "хлопами" о его размерах и условиях.

В понимании первых, до сих пор грезивших о вольностях времен Речи Посполитой и воспринимавших вторых исключительно как говорящее быдло (т.е. скот), это было неслыханным покушением на вековые устои, вроде подписания трудового договора между пасечником и пчелами. А тут еще Петербург объявил о намерении провести рекрутский набор среди польской молодёжи.    

Такого "произвола" шановное панство не стерпело и, достав из погребов поместий дедовские сабли и ружья, затеяло привычный рокош, узаконенное право на которое некогда было при королях. Но в России такие действия воспринимались исключительно как мятеж и подлежали безусловному подавлению.

Начав с налетов на русские гарнизоны и получив по зубам, повстанцы рассыпались по лесам и перешли к партизанской войне: нападали на небольшие армейские колонны на марше, патрули и обозы, карали "приспешников пшеклентых москалей", устраивали диверсии на коммуникациях и совершали иные пакости. Параллельно подпольное "правительство" – Жонд народовый – собирало донаты на помощь восставшим, распространяло в зарубежной прессе статьи о "героической борьбе за свободу" и "зверствах русских", печатало воззвания к народу и умоляло иностранные державы "спасти поляков от геноцида".

Чтобы спровоцировать "кровавый царизм" на репрессии и заставить вмешаться "цивилизованные страны", повстанцы пытались придать дворянскому мятежу мощь и размах всенародного восстания. Немногочисленные отряды шляхтичей бродили от села к селу, призывая крестьян "вставать на борьбу за свободу Польши". Те реагировали без энтузиазма, ибо перспектива возврата в прошлое вчерашних бесправных хлопов явно не прельщала.

Но повстанцы были настойчивы, и подталкиваемые в спины прикладами и пиками мужики уходили "сражаться за освобождение Родины", тихо бормоча ругательства и украдкой оглядываясь на болтающихся в петлях односельчан, не пожелавших присоединиться к "народному восстанию".

Понятно, что боеспособность сколоченных таким образом "армий" была никакой. При встрече с регулярными войсками мобилизованные разбегались, а идейное ядро во главе с "генералами" пряталось в лесах. Затем всё повторялось. Такая свистопляска продолжалась немногим более года. Восстание так и не став массовым, заглохло само собой. К весне 1864-го при активной помощи местного населения, уставшего от террора повстанцев, были выловлены и повязаны последние полевые командиры.

Одним из них как раз и был 26-летний Винцент-Константин Калиновский. Сын разорившегося шляхтича из Гродно, окончив юрфак Санкт-Петербургского университета, пытался сделать карьеру на госслужбе, но не преуспел – у него выявили психические отклонения. Тогда он вернулся на родину, где с головой погрузился в работу "революционных" дворянских кружков, грезивших о возрождении польского величия.

При этом "Кастусь" (при жизни его так никогда не звали, это имя ему выдумали потом для создания образа "народного вождя") выступал за максимально широкое вовлечение в "освободительное движение" ширнармасс, т.е. хлопов, допуская наделение их после победы некоторыми правами, в чём решительно расходился с варшавским "центром", собиравшимся всего лишь восстановить прежнюю Речь Посполитую, т.е. республику, но исключительно панскую.

За это, собственно, он и был канонизирован советской властью, искавшей для Белоруссии "национальных героев с революционным уклоном". Таковыми эти места были объективно небогаты, и Калиновского выбрали как наиболее подходящего, закрыв глаза на его дремучую русофобию и ненависть к православию.

Остался за скобками и тот факт, что несчастных белорусских крестьян он тащил "к светлому будущему" методами кровавого беспощадного террора: всех, кто не желал присоединяться к его "войску", ждала встреча с виселицей – любимым средством вразумления "Кастуся", на которой он по иронии судьбы и закончил свой жизненный путь.

По воспоминаниям современников, именно в Белоруссии восстание получило наименьшую поддержку, и "благодарить" за это надо как раз Калиновского, так запугавшего крестьян своими "кинжальщиками" и "жандармами-вешателями", что они предпочитали бежать за помощью к русским солдатам, умоляя спасти от "освободителей".   

После развала Союза "свядомые историки" доработали образ Калиновского, провозгласив его
"вождём крестьянского восстания, который боролся за создание независимого белорусского государства". Обоснования для этого были подобраны "убедительные": свои газеты-листовки "Мужицкая правда" он писал на белорусском (правда, латиницей), и, дескать не признавал распоряжений варшавского центра, а значит хотел независимости.  

Сам бы Винцент-Константин весьма удивился такому причудливому ходу мысли. Ни о какой самостоятельной Белоруссии он не мечтал, и даже слова такого не использовал, являясь исключительно польским "патриотом" и к тому же правоверным католиком.  

Свои воззвания Калиновский писал на том суржике, что, по его мнению, был больше понятен мужикам, на чью поддержку он рассчитывал. Правда, из-за вычурных конструкций и обилия полонизмов их особо не читали. Классическое "страшно далеки они от народа". Ну, а варшавский штаб он не слушал как из-за идейных расхождений, так и по более банальным причинам, главные из которых деньги и личные амбиции.

При жизни "Кастусь" сделал всё, чтобы не стать героем именно для белорусов. Вот, как он формулировал свое кредо: "Мы, что живём на земле Польской, что едим хлеб Польский, мы, Поляки из веков вечных". Про народ его "вождь" выражался еще чётче: "Мы вешаем крестьян, за то, что они невежественны, так как доносят и шпионят на собственную погибель, не понимая своего положения и целей борьбы". Главным же критерием "свободы" по Калиновскому являлась до боли знакомая мантра "прочь от России": "Только тогда, народ, ты заживёшь счастливо, когда над тобой москаля уже не будет".

Понятно, почему змагарские прислужники бандеровцев решили назвать свой "полк" в честь этого "рэволюционного" деятеля – он им близок и по духу, и по методам. Не вызывает вопросов и установка памятника пламенному русофобу в Вильнюсе, где хоть так пытаются нагадить нашей стране. Но почему имя врага православия и всего, что связано с Россией, до сих пор украшает улицы Минска и других городов нашей союзницы Беларуси, остается загадкой. Или это так у "батьки" ностальгия по СССР проявляется, когда и был выдуман культ Калиновского?