Те же якобы христианские мысли, которые Л.Н. вкладывает в эти отрицательные разговоры чертей, облечены в такие грубые, циничные формы, что во мне от этого чтения поднялось болезненное негодование; меня всю бросило в жар, мне хотелось кричать, плакать, хотелось протянуть перед собой руки, защищаясь от дьявольского наваждения…

И я горячо, с волнением высказала свое негодование. Если мысли, вложенные в эту легенду, справедливы, то к чему нужно было нарядиться в дьяволов, с ушами, хвостами и черными телами? Не лучше ли семидесятипятилетнему старцу, к которому прислушивается весь мир, говорить словами апостола Иоанна, который в дряхлом состоянии, не будучи в силах говорить, твердил одно: "Дети, любите друг друга!" А дети – Саша, ещё неразумная, и Маша, мне чуждая – вторили адским смехом злорадствующему смеху их отца, когда он кончил читать свою чертовскую легенду, а мне хотелось рыдать. Стоило оставаться жить для такой работы! Дай Бог, чтобы не она была последняя; дай Бог смягчиться его сердцу!.."

А её мужа выворачивало наизнанку:  "От того ли, что я русский и я хорошо знаю внешнюю истоpию Poccии, или от того, что в Poccии этот закон безнравственности и низости лица, находящегося во власти, особенно ярко проявился, история Poccии со времен Империи служит поразительным подтверждением этого закона.

После изверга, пьяного сифилитика, труса, как все злодеи, безбожника, восхваленная Петра, распутная девка Катька, потом любовница конюха и, наконец, мужеубийца, распутнейшая из распутных девка Екатерина "великая", потом признанный, потому что его убили, полубешеным Павел, который также, как его отец, был несравненно лучше жены и матери, потом отцеубийца, лгун, ханжа Александр, потом глупый, грубый жестокий солдат Николай, потом Александр по своей фантазии и увлечению уничтожающий рабство и потом по новой фантазии и увлечению отвергающий все начатое и возвращающийся к грубому солдатству Николая, потом совсем глупый, жирный мешок Александр III, тоже решающий по своему усмотрению судьбы 100 миллионов народа, и вот Николай II, с своими иконами, мощами, дочерьми и жалким младенцем, благословляющий войны, устроивший бездельную, безсмысленную погибель миллиардов рублей и сотен тысяч людей на Дальнем Востоке… гусарский малоумный офицер, устроивший японскую войну…"

Графу явно изменяло не только чувство приличия, но и элементарный вкус: совершенно по-хамски звучало "жалкий младенец" (царевич Алексей), и "дочери" (Ольга, Татиана, Мария, Анастасия). Ладно, царь, но дети-то чем графу не угодили? Кстати, на момент написания статьи царевичу не исполнилось ещё и года, а уже был "жалкий".

И да: царь устроил Русско-японскую войну.

Кстати, от графского титула тульский помещик Толстой при всём своем поношении государства и монархии так и не отказался: вероятно, он думал о будущем своих детей.

Публикаторы приведённого текста не были бы англичанами, если бы не отвесили графу сочную оплеуху. "Таймс" написала, что  в статье Толстого "ярко проступает та большая пропасть, которая отделяет весь душевный строй европейца от умственного состояния великого славянского писателя, недостаточно полно усвоившего некоторые отрывочные фразы европейской мысли…"

Одним словом, графу, угодничавшему перед англичанами и японцами, было чётко указано, что до уровня "еврочеловека" он не дорос.

Не поняли графа и его мужики, которым Чертков читал  статью своего барина. Как писал Чертков графу, крестьян "неприятно поразила та резкая, бранливая, как им показалось, форма обличения бывших монархов", с которых начиналась статья. 

Далее Чертков продолжает: "Они сами скорее более враждебно, чем мы с вами, настроены против властей. А всё-таки им было жаль, что вы употребляете такие выражения, как "девка", "немка", "б...ь" и т. п. "Кажется, - говорили они мне, - как "будто Лев Николаевич хочет зло сорвать на них. Не понимаем, почему он так бранится…"

В 1901 году, полагая, что он умирает, Лев Толстой написал царю письмо, которое просил никому более не показывать. Он передал его государю через своего почитателя, великого князя Николая Михайловича.

Царь, по словам великого князя, принял письмо "благосклонно" и дал слово никого не знакомить с его содержанием. 

17 января 1902 года Софья Андреевна делает следующую запись: "Был Чехов и Альтшуллер. Переписывала письмо Л.Н. к государю: злое, задорное письмо, всё бранящее и дающее самые нелепые советы… Надеюсь, что великий князь Николай Михайлович поймет, что это письмо – продукт больной печени и желудка, и не передаст царю. Если же передаст, то ожесточит царя против Л.Н., и как бы чего нам ни сделали…"

Никаких репрессий за хамское письмо, разумеется, не последовало. Через три года, уступая уговорам Черткова, его сиятельство решил ознакомить с содержанием своего послания международную общественность, отправив его в лондонскую "Таймс". 

Шла война, Англия была всецело на стороне Японии, и потому респектабельная газета с удовольствием опубликовала письмо всемирно известного писателя с хулой на русского царя.

В течение следующего года Толстой опубликовал в "Таймс" ещё несколько статей, в которых хулил, как мог, свое отечество и своего государя. А когда граф сбежал из Ясной Поляны на станцию Астапово, то 9 ноября 1910 года в "Правительственном вестнике"  была опубликована резолюция Николая II, наложенная на доклад министра внутренних дел о смерти Толстого: "Душевно сожалею о кончине великого писателя, воплотившего во время расцвета своего дарования в творениях своих образы одной из славных годин русской жизни. Господь Бог да будет ему милосердный судья".

Мудрее и тоньше сказать о безумном графе было трудно.