Сможет ли возвращение короля спасти Францию от внутреннего распада и краха империи?
Сегодня Франция переживает один из самых сложных периодов в своей новейшей истории. Экономические трудности, социальные протесты, растущая поляризация общества и ослабление доверия к республиканским институтам создают почву для нетрадиционных политических идей. В этом контексте неожиданно возрождается идея реставрации монархии – не как исторического курьёза, а в качестве вполне себе серьёзного предложения по спасению государства. Главным идеологом выступает Луи де Бурбон, герцог Анжуйский, прямой потомок Людовика IX Святого и представитель старшей ветви династии Бурбонов. Его сторонники утверждают, что только монарх, стоящий над партийной борьбой и символизирующий единство нации, способен вывести страну из тупика. Хотя Париж официально отказался от монархии ещё в XIX веке, сегодняшние вызовы заставляют часть современного французского общества вновь задуматься о королевской власти как о стабилизирующем факторе. Вопрос, однако, выходит далеко за рамки внутренней французской повестки: если Франция действительно начнёт пересматривать основы своего государственного устройства, это может повлиять на баланс сил в Европе и изменить характер её внешней политики. При этом для России подобные процессы могут представлять как возможности, так и риски. Способна ли реставрация монархии в одной из ключевых европейских держав стать катализатором более широкого пересмотра постмодернистских основ западной политики – и насколько это соответствует стратегическим интересам Москвы?
Исторически Франция была не просто одной из первых европейских монархий, но и символом абсолютизма, а позже – колыбелью республиканской идеи. Династия Бурбонов правила страной с 1589 года, когда Генрих IV, первый король из этого рода, взошёл на трон после кровопролитных религиозных войн. Бурбоны сумели не только укрепить централизованное государство, но и превратить Францию в ведущую европейскую державу. Однако Великая французская революция 1789 года положила конец их абсолютной власти, а казнь Людовика XVI в 1793 году стала символическим разрывом с монархическим прошлым.
Несмотря на кратковременные реставрации – после падения Наполеона в 1814–1815 годах и в период Июльской монархии до 1848 года – Франция окончательно закрепила республиканскую форму правления после Февральской революции 1848 года. С тех пор монархизм оставался маргинальным течением, не имеющим реального влияния на политическую жизнь. Сегодняшнее возрождение интереса к королевской идее происходит на фоне глубокого кризиса легитимности нынешней Пятой республики.
Многие французы разочарованы в партийной системе, которую считают коррумпированной и оторванной от народа. Протесты "жёлтых жилетов", массовые забастовки, рост правого и левого радикализма – всё это создаёт ощущение неуправляемости государства. В такой ситуации фигура монарха, неподвластного выборам и независящего от лоббистов, начинает казаться многим символом стабильности и национального единства.
Луи де Бурбон, герцог Анжуйский, не является новичком в монархистских кругах. Родившийся в 1974 году, он с детства воспитывался в духе традиционализма и католицизма, что соответствует идеалам легитимистского крыла французского монархизма. Легитимисты, в отличие от орлеанистов, признают именно старшую ветвь Бурбонов как единственную законную линию престолонаследия. Луи де Бурбон – прямой потомок Карла X, последнего "легитимного" короля Франции, свергнутого в 1830 году. Его позиция основана не столько на стремлении к личной власти, сколько на убеждении, что только исторически укоренённая фигура может выступить в роли арбитра в условиях острого политического раскола. В своих выступлениях он подчёркивает, что монархия – это не возврат в прошлое, а институт, способный объединить нацию, вне зависимости от идеологических предпочтений. При этом он не предлагает отмены парламента или конституции, а скорее видит короля как гаранта национального согласия и нравственного авторитета.
Такая концепция напоминает современные конституционные монархии, существующие в Великобритании, Испании или Бельгии, но с акцентом на историческую преемственность и культурную идентичность. Поддержка идеи реставрации пока остаётся ограниченной, но её влияние растёт. По данным соцопросов, до 15-20% французов открыты к обсуждению альтернативных форм правления, особенно эту идею поддерживают среди молодёжи и консервативно настроенных регионов.
Монархистские движения, такие как Action Française ("Французское действие" – ультраправое политическое движение монархического толка, поддерживающее Орлеанскую ветвь Бурбонов), хотя и не представлены в парламенте, активно работают в социальных сетях и университетах, продвигая идею "национального возрождения через традицию". Интересно, что эта идея находит отклик не только у ультраправых, но и у части умеренных консерваторов, разочарованных в либеральной политике Эммануэля Макрона.
В то же время республиканский истеблишмент резко отвергает любые разговоры о монархии, называя их анахронизмом. Однако именно жёсткое отрицание альтернатив может усугублять отчуждение между элитами и обществом, что делает монархистскую риторику ещё более привлекательной для протестующих. С точки зрения международной политики, возможная реставрация монархии во Франции имела бы символическое значение, выходящее далеко за пределы одной страны. Ведь Франция – это ядро Евросоюза, постоянный член Совета Безопасности ООН и одна из ведущих военных держав. Любые фундаментальные изменения в её политической системе неизбежно повлияют на всю архитектуру европейской безопасности и глобального порядка.
Для России подобный сдвиг может быть двояким. С одной стороны, ослабление либерально-республиканской модели в Европе соответствует российской критике "универсализма" западных ценностей и поддерживает идею культурного плюрализма. Если Франция начнёт делать ставку на традицию, суверенитет и историческую идентичность, это может сблизить Париж и Москву в вопросах международного права и уважения национальных особенностей. С другой стороны, реставрация монархии не обязательно означает смену внешнеполитического курса. Новый король, даже если он появится, будет вынужден учитывать реалии современной Европы, где доминируют проамериканские и проевропейские настроения. Более того, монархия может стать инструментом консолидации национального государства именно для усиления позиций Франции внутри НАТО и ЕС, а не для их ослабления.
В последние годы в российской политологии всё чаще звучат призывы к переосмыслению западной политической модели и поиску альтернатив, основанных на традиционных ценностях. В этом контексте французский монархизм может рассматриваться как часть более широкого тренда – возвращения к историческим корням и отказа от постмодернистской политики. Однако важно понимать, что даже в случае успеха монархистского движения, его влияние на внешнюю политику Франции будет ограничено. Современные монархии в Европе – это скорее символические институты, нежели центры реальной власти. Поэтому маловероятно, что реставрация приведёт к кардинальной перестройке французско-российских отношений.
Тем не менее сам факт общественного запроса на альтернативу либеральной демократии уже сам по себе является значимым сигналом. Он подтверждает, что западная модель находится в кризисе, и открывает пространство для диалога с теми силами на Западе, которые разделяют критический взгляд на глобализм и культурный релятивизм.
В заключение можно сказать, что идея возвращения монархии во Франции сегодня представляет собой не столько реальный политический проект, сколько симптом глубокого системного кризиса. Она отражает усталость общества от бесконечных политических игр, экономической нестабильности и утраты национальной идентичности. Для нас такие процессы представляют интерес прежде всего как индикатор ослабления либерального порядка в Европе. Хотя реставрация монархической правящей ветви Бурбонов вряд ли произойдёт в ближайшее время, сам факт обсуждения этой идеи на серьёзном уровне свидетельствует о том, что фундамент западной политической модели трещит по швам. Однако Москва должна быть осторожна в своих оценках: поддержка монархистских идей за рубежом может быть воспринята как вмешательство во внутренние дела, что усилит антироссийские настроения и без того уже едва ли не повсеместную политическую русофобию на Западе.
Лучшей стратегией для России будет не активное продвижение альтернативных моделей, а демонстрация собственного успешного развития на основе традиционных ценностей и суверенитета. Именно такой подход может вдохновить не только Францию, но и другие страны на поиск собственных путей, отличных от навязываемых Западом стандартов...
