От "свободы выбирать" да свободы убивать – путь короткий
Прежде чем обрушить бурю на леса и равнины провинции Дофине, природа подавала знаки: размыв горизонт, гнала облака пыли, похожие на облака, и облака, похожие на облака пыли. Дорога к Греноблю была забита толпами крестьян, а окрестные деревни продолжали выплёвывать всё новые толпы. Брань и удары деревянных пик в бока кареты, в которой ехал часовых дел мастер Луи Бреге, учащались по мере того, как уплотнялся поток отчаявшихся людей… В то лето 1788 года вся Франция проклинала небеса.
- Почему никто не работает? - гневалась королева Мария Антуанетта. - Наши подданные забросили свои дела, ссылаясь на "такие времена"!
Король кивал и поддакивал. Франция и впрямь вошла в порочный круг: праздная и болтливая, она неслась галопом, перемахивая времена года. А королева всё заказывала часы и часики – прелестные, искусные вещицы, всё более уточняющие это обезумевшее время…
Луи Бреге, лучший часовых дел мастер французского королевства, ещё пять лет назад начал трудиться над часами для её величества. Недавно Мария Антуанетта пожелала взглянуть на заказ. Бреге попросил ещё год, дабы опробовать новую деталь, которая позволит носить часы в любом положении, не мешая точности их хода. Он постоянно совершенствовал свои познания об изящном счислении минут и мгновений.
Сейчас среди людской толпы мастер Бреге вёз свой крохотный tourbillon (вихрь), прижимая к животу шкатулку с золотой "луковкой", а иной – большой и грозный вихрь – заметал его следы, швыряя в толпу комья сухой земли и острые камни. Буря гнала людей к воротам Гренобля.
В городе гудел набат. Хозяин гостиницы запер все двери и умолял постояльцев запереть и ставни, уверяя, что вот-вот станут стрелять.
- Всё из-за него, сударь, всё из-за него, - совал он в нос Бреге захватанный, изрядно помятый королевский указ о роспуске парламента. - О, боже!
Набат внезапно смолк, и стал слышен идущий тяжёлой волной рев тысячи глоток. Он стремительно катился к ратуше. Раздались выстрелы; залпы чередовались с ударами грома. Луи Бреге присел возле стола…
Несколько беспорядочных выстрелов, одиночный удар колокола, отдалённая барабанная дробь… Когда же всё это кончится?!
Залпы больше не повторялись. Бреге спустился вниз, чтобы поговорить с хозяином. Тот сбивчиво объяснил, что в городе давно творятся безобразия. Едва комендант Клермон-Тонер объявил о роспуске местного парламента, как кто-то ударил в набат. Примчалась толпа, разгромила комендантский дворец. Самого Тонера поволокли на площадь, вытащили на помост, пришёл мясник с топором для разделки туш. Весь город сбежался смотреть, улюлюкали, гоготали… Комендант под топором мясника поклялся отменить приказ. Бросились искать депутатов, чтобы вернуть их в ратушу, так не сразу и не нашли. Депутаты эти, кто сбежал, кто спрятался…
- Верите ли, сударь, такой вот конфуз с этими представителями! - фыркнул хозяин гостиницы. - Еле их отыскали да отловили; сейчас держат в ратуше взаперти, а охраняют их… женщины. Ох, и злющие эти бабы!
- А что же комендантская охрана, войска? - спросил Бреге.
Хозяин махнул рукой. Потом зашептал, косясь на дверь:
- Это ещё не всё, сударь! Бунтовщики ещё получат своё… Вы слыхали пушки? Это от складов палят. Там вся охрана и собралась. Как покучней соберутся, так по ним и жахнут! - трактирщик от удовольствия причмокнул.
- Вся зараза из Парижа, - продолжал он, распахивая окна и щурясь в очистившееся перед закатом небо, - Всё оттуда, с севера тянет к нам.
С севера, куда ушла буря, и впрямь тянуло тревожным холодком, и сумрак там сгущался. Пушечный залп, как выбитая пробка, разом откупорил всё содержимое этой ночи: глухой стон набата, рассекаемый новыми залпами, треск ружейной стрельбы, рёв идущей на огонь толпы и лай хозяйского пса, переходящий в жалобный вой…
Что же происходит? Отчего поднялись эти люди? Кто согнал их с извечных мест?
Но нет же – у тех, кто ломился сейчас с пиками в ратушу и кого месили в смертный прах пушечные ядра, никто их мест не отнимал. Землепашцев не сгоняли с полей, рабочих не выкидывали из мастерских и фабрик. Просто явились философы и сказали: "Народ, тебе мало земли и работы. Народ, тебе нужны свободы, и главная из них – свобода выбирать…"
От выстрелов и разрывов город трещал, как рвущееся полотно. На миг всё стихало, лишь робко вопрошал колокол на башне ратуши. Но снова и снова били пушки, и начиналась ружейная стрельба...
Лишь с первым алым мазком рассвета всё стихло. Из городских ворот медленно потянулись телеги, груженые остывающими телами. Только что горевшие яростью и страстью, тела уплывали сквозь туман обратно в свои осиротевшие деревеньки. Совсем скоро крики детей и проклятья вдов взорвут наступившее утро, и вновь посеянный ветер взметнет над сухими полями предвестники новых бурь.
И всё повторится.
Через много лет Луи Бреге, самый знаменитый часовых дел мастер новой истории, скажет повзрослевшим внукам:
- Я видел, как начиналась революция…
