К 100-летию окончания германской революции

На середину января приходятся две печальные даты, которые современные леваки отмечают почти одновременно. 15 января на Западе традиционные левые поминают Карла Либкнехта и Розу Люксембург, убитых германскими белогвардейцами в 1919 году, а 19 января российские леваки скорбят по адвокату Станиславу Маркелову и его случайной попутчице Анастасии Бабуровой, ставших в 2009 жертвами "боевой организации русских националистов". С одной стороны ,тут, кроме совпадения дат, вроде бы и говорить не о чем – уж больно разного калибра фигуры. А с другой...

А с другой стороны, нечто общее есть. Тут, можно сказать, вопрос этического подхода, согласно которому, "мёртвые сраму не имут", и сам факт гибели снимает с обсуждения любые вопросы об их прижизненных поступках и моральных качествах.  Особенно это касается адвоката Маркелова, писавшего при жизни русофобские тексты и добивавшегося максимального срока заключения для русского офицера Юрия Буданова.

Но если про Маркелова можно сказать, что он был негодяем, то про его спутницу Бабурову нельзя сказать вообще ничего. Недоучившая студентка, собиравшаяся по адвокатским байкам что-то написать для "Новой газеты". Но это ничуть не мешает левакам поминать её вот уже десять лет как чуть ли не великомученицу "за идеалы демократии и свободы".

Ну да, с российских-то леваков какой спрос, иных мучеников им просто не раскрутить: громилы из "антифа"-банд, вроде убитого в драке Ивана Хуторского, на эту роль не годятся по определению. Зато у леваков западных (особенно немецких) вроде бы всё в порядке: Карл Либкнехт и Роза Люксембург были в этическом отношении людьми безупречными, почему бы их и не считать мучениками (тем более, что смерть у обоих действительно была мучительной).

Но и тут всё не так просто. Оставим в стороне сам скользкий вопрос о моральной допустимости составления пантеона "красных святых" и поговорим лучше о том, можно ли забывать о тех политических ошибках, которые привели этих морально безупречных людей к гибели?

Вопрос этот неприятный, но никуда от него не денешься. Разбираться придётся.

Прежде всего, напомним, что Ноябрьская революция в Германии оказалась очень скоротечной. 9 ноября 1918 года она, вроде, победила, а 12 января 1919-го была подавлена после так называемой "спартаковской недели" в Берлине. Это примерно как если бы русская революция 1917 года завершилась на Июльских днях. Все остальные вспышки германских "советских республик" 1919 года были уже не более чем локальными инцидентами, ничем уже всерьёз победившей буржуазии не угрожавшими.

Отчего ж так вышло?

Тут надо вернуться к осени 1918-го, когда революция ещё назревала, а Либкнехт и Люксембург только-только вышли из тюрем, чтобы возглавить фракцию "Союз Спартака" внутри социал-демократии, успевшей к тому времени расколоться на "традиционную" СДПГ и "независимую".

Понятное дело, что с оргресурсами у "спартаковцев" все было очень сложно, но с идеологией ещё сложнее. Не далее как весной 1918-го Роза Люксембург написала книжку "Русская революция", в которой критиковала Ленина за отход от норм демократии и разгон Учредительного собрания, а уже к осени она и Карл Либкнехт стали большевиками едва ли не большими, чем сам Ленин. Ни о каком аналоге буржуазной учредилки у себя в Германии они и слышать не хотели: только республика Советов! 

Тут как раз и произошла Ноябрьская революция, в ходе которой эти Советы и появились. Но избрали в них германские пролетарии в подавляющем большинстве тех же самых социал-демократов из "традиционной" СДПГ, которую возглавлял Фридрих Эберт.

При этом фокус был в том, что возникшее в результате Ноябрьской революции правительство – "Совет народных уполномоченных" (СНУ) – было как бы "советским" и состояло из тех же представителей "традиционной" и "независимой" СДПГ, чьи делегаты заседали и в советах.

В общем, Германией стал править "Совет" из шести человек – четыре "традиционных" эсдека и два "независимых".

Характерно, что при образовании СНУ в него запросто мог бы войти и Карл Либкнехт. Однако, он от приглашения гордо отказался, оценив новый кабинет как "прислужников буржуазии" (что было, строго говоря, правдой) и потребовав передачи всей полноты власти Советам (хотя куда уж, вроде бы, полнее). Собственно, эта принципиальность в дальнейшем и стоила Карлу Либкнехту жизни. Отказавшись войти в СНУ, он сам отдал все рычаги власти в руки деятелей "традиционной" СДПГ, которые действительно думали только о том, как бы все это советское безобразие поскорее прекратить.

Первая попытка такого рода у лидеров "традиционной" СДПГ закончилась провалом: 24 декабря 1918 года "надёжные войска" попытались разоружить слишком "красную" Народную морскую дивизию. Однако моряки оказали сопротивление, к месту перестрелки стали стекаться толпы берлинцев, и "надёжные войска" начали разбегаться.

Судьба Эберта повисла на волоске, но тут произошло неожиданное: "независимые"  эсдеки в СНУ – Барт и Гаазе - не только не потребовали его ухода, но и сами вышли из СНУ "в знак протеста". Место одного из них тут же занял "традиционный" Густав Носке, который предложил вместо ненадёжной "обычной" армии начать формирование добровольческих отрядов из оставшихся не у дел унтеров и офицеров бывшей кайзеровской армии.  

Трудно сказать, как развернулись бы события, если бы в СНУ вместе с "независимыми" заседал Карл Либкнехт. Но его там не было, поскольку передачу власти в руки Советов он (как и Роза Люксембург) представлял себе "снизу вверх", через завоевание большинства в Советах.

Однако времени на "снизу вверх" уже не было.

Следующая "проба сил" состоялась через две недели, когда Эберт приказал уволить с поста полицай-президента Берлина "независимого" Эмиля Эйхгорна. Тот отказался подчиниться, призвал на помощь товарищей по партии, и революция, казалось, разразилась снова. 5 января вооружённые рабочие снова вышли на улицы и, как потом вспоминал Носке, "если бы эти массы имели сильных лидеров, которые ясно осознавали их цели, вместо пустомель, к полудню этого дня они бы захватили Берлин".

Но лидеров не оказалось. Пока Либкнехт и "независимые" эсдеки формировали революционный комитет и решали, что делать дальше, время шло, и никаких приказов не поступало. Отдельные группы рабочих по собственной инициативе заняли несколько зданий, но и только. Банки, арсеналы, телеграф, телефон и радио работали, как и прежде; сообщения о смене власти в Берлине по Германии не разлетелись.

А на следующий день "революционный комитет" с удивлением обнаружил, что войска берлинского гарнизона ни в какую новую заварушку лезть не хотят и "смуту" не поддерживают. Настроение солдат было неопределённым.

И "ревком" не придумал ничего лучше, как начать переговоры с правительством Эберта, которое уже восстановило в должности полицай-президента Эйхгорна и делало круглые глаза: из-за чего вообще такие страсти?

А пока шли переговоры, оборотистый Носке собирал в пригороде столицы Далеме первые "фрайкоры", которые 11 января вошли в Берлин с артиллерией и даже немногими немецкими танками. К концу 12 января порядок в городе был восстановлен, но Либкнехт и Люксембург не сочли нужным даже скрыться и уже 15 января были схвачены. Дальнейшее известно.

В общем, Карл Либкнехт и Роза Люксембург погибли потому, что добровольно отказались от рычагов власти, а затем действовали "строго по науке", не проявив и десятой доли того революционного авантюризма, который в аналогичных условиях и обеспечил победу большевикам.

Мёртвые сраму не имут? Ну да… Только относится эта фраза к честным солдатам, а не к бестолковым "генералам", приведшим свои армии к разгрому. Они – имут.

Вот такие нелестные для мучеников революции мысли приходят в голову в траурные январские дни…