210 лет назад некоторые дворяне, купцы-"бизнесмены" и представители интеллигенции изменили Родине, рассчитывая на карьеру и обогащение в случае победы коллективного Запада. Всё как и сегодня…  

Во время празднования 4 ноября прозвучало много слов о том, как в сегодня, когда Россия вновь противостоит коллективному Западу, важно народное единство. СВО на Украине ярко продемонстрировала, что многолетние усилия наших бывших "партнёров" и их небескорыстных внутренних помощников по внесению раскола в российское общество не принесли ожидаемых результатов: несмотря на огромную финансовую и информационную поддержку извне, либеральная "пятая колонна" так и не смогла заразить страну бациллой "пацифизма" и кооптировать в свои ряды достаточное число сторонников. Решивших предать Родину, открыто и деятельно встав на сторону ее врага, оказалось совсем немного. При этом среди них преобладают люди с достатком существенно выше среднего уровня – нувориши, "звезды" шоу-бизнеса, некоторые политики, представители "творческой интеллигенции", у которых не было никаких веских оснований обижаться на власть. Удивляться тут не чему: в нашей истории полно примеров, когда изменниками сознательно становились те, кому и так на Руси жилось хорошо – псковский посадник Твердило, князь Курбский, гетман Мазепа, чекист-троцкист Люшков, генерал Власов. Увы, предатели среди нашей "аристократии", богемы и "бизнес-сообщества" находились всегда. Не стала исключением даже Отечественная война с Наполеоном, которая считается примером всеобщего патриотического подъема и единения народа и власти перед лицом агрессора…

Благодаря произведениям Льва Толстого, Михаила Лермонтова, советских авторов все у нас хорошо знают о героизме, стойкости и самопожертвовании русского народа при вторжении Наполеона. Много пишут об этом и сегодня в связи с 210-й годовщиной Отечественной войны. Но были в ней эпизоды, известные лишь профессиональным историкам, которые широко не афишируются до сих пор – речь идёт о предателях, пошедших в услужение захватчикам. Увы, пресловутые "власовцы" были не только в годы Великой Отечественной, но и задолго до нее, в т.ч. в суровом 1812-м...

Тогда самую многочисленную "популяцию" изменников составило дворянство территорий, отошедших к России после разделов Речи Посполитой. Многие представители ополяченной шляхты Белоруссии и Литвы, грезя о былых вольностях, польстились на посулы Бонапарта возродить Великое княжество Литовское, и, забыв о присяге русским императорам, перешли на сторону французов. В составе "Великой армии" из них было сформировано несколько полков и эскадронов, по разным оценкам, насчитывавших до 25 тысяч человек.

Историки невысоко оценивают боевые качества этих формирований, но услугу Корсиканцу они всё же оказали, прикрывая отход французов к Вильно. Вместе с ними остатки литовских "власовцев" ушли из России, сгинув в последующих сражениях в Европе, – выжили немногие.

С попавшими в плен предателями-шляхтичами не миндальничали, не взирая на их принадлежность к дворянскому сословию: в январе 1813-го по приговору полевого суда был расстрелян перешедший к французам бывший корнет Нежинского драгунского полка Городнецкий.

Но если у белорусско-литовской шляхты было хоть какое-то, пусть и слабое, моральное оправдание измены, то у бывших русских солдат, вступивших на родную землю во французских мундирах под сине-бело-красным знаменем, не нашлось и такого. Это были завербовавшиеся в "Великую армию" дезертиры и те, кто попал в плен в предыдущих войнах с Бонапартом. По примерным оценкам, всего в войсках Наполеона их насчитывалось около 8 тысяч – почти дивизия.

О встрече с одним таким предателем написал в своих мемуарах самый знаменитый командир партизан 1812 года Денис Давыдов:

"Подойдя к селу, разъездные привели несколько неприятельских солдат, грабивших в окружных селениях… В то время как проводили их мимо меня, один из пленных показался Бекетову, что имеет черты лица русского, а не француза. Мы остановили его и спросили, какой он нации? Он пал на колени и признался, что он – русский, бывший Фанагорийского гренадёрского полка гренадёр, и что уже три года служит во французской службе унтер-офицером".

Мародёров, включая русского изменника, Давыдов отдал на суд местным крестьянам, которые всех забили дрекольем.  

Были предатели и среди высшего православного духовенства. Когда в начале июля 1812-го   корпус Даву занял Могилёв, местный архиепископ Варлаам (Шишацкий) воздал хвалу "великому Наполеону" в проповеди, и принес ему присягу. Да не один – примеру "начальника" последовали две трети священников Могилёвской епархии. Одно время выдвигалась версия, что французы якобы принудили иерарха, но никаких подтверждений она не нашла, наоборот, все обстоятельства указывали, что Шишацкий руководствовался политическим расчетом, поверив в счастливую звезду Наполеона, и за счет измены надеялся возглавить всю Церковь в побежденной России.  

После изгнания захватчиков делом архиерея-предателя занялась специальная следственная комиссия Синода, которая лишила его сана, сослав на вечное покаяние простым иноком в отдаленный монастырь.

На карьеру и выгоду при оккупантах рассчитывали и некоторые дворяне. Так, при вступлении Наполеона в Москву некая барыня Загряжская встретила императора на Волхонке с "ключами от Кремля" на бархатной подушке. Хотя на самом деле они были от ее амбара, Бонапарт сделал вид, что поверил, подарив в награду новой верноподданной подмосковное село Кузьминки с усадьбой, где она обреталась даже некоторое время после освобождения.    

В период недолгого хозяйничанья французов в Первопрестольной возникло и местное "правительство", в которое добровольно вызвались войти купцы Смирнов, Наседкин и Гучков, пара преподавателей Университета, несколько отставных военных и дворян, "не имевших определенных занятий" (вроде нынешних инфлюенсеров и лайф-коучей). Заседали коллаборанты в особняке графа Румянцев на Маросейке. Там они составляли многословные пустые меморандумы для "губернатора" маршала Мортье, который их даже не читал.

Была создана марионеточная "управа" и в оккупированном Смоленске во главе с титулярным советником Ярославцевым, который привлек в свой "кабинет" отставного майора Меца, чиновников Узелкова и Рагулина, трактирщика Чапея и учителя местной гимназии по фамилии Ефремов, исполнявшего при нем функции "генерал-секретаря".

В отличие от "коллег" из Первопрестольной, смоленские коллаборационисты весьма деятельно помогали оккупантам: организовывали реквизиции теплой одежды и продовольствия, участвовали в карательных акциях, вели пронаполеоновскую агитацию среди крестьян, распуская среди них слухи о планах императора отменить крепостное право.

Хотя это была откровенная ложь, многие ей верили, из-за чего у действовавших в Смоленской губернии партизан возникали трудности, а в отдельных селах даже удалось сформировать небольшие отряды "полицаев". Созданию более-менее устойчивой социальной базы на Смоленщине помешали сами французы, нещадно грабившие крестьян и демонстрировавшие презрение ко всему русскому, да успехи войск Кутузова.   

За свои подвиги смоленские предатели получили сполна. "Бургомистра" Ярославцева и его подручного Меца, составившего для оккупантов подробный план города, повесили. "Генерал-секретарь" Ефремов, не дожидаясь суда, покончил с собой.   

Другие пойманные коллаборационисты отделались сравнительно легко: дворян лишали дворянства и ссылали в Сибирь, купцов исключали из гильдий, били плетьми и высылали подальше от крупных городов.   

Вот, что написал об этой публике исследователь темы предательства во время Отечественной войны историк Александр Смирнов:

"Пятая колонна 1812 года везде была одинакова: проворовавшиеся чиновники, торгаши-спекулянты, представители прозападной интеллигенции. Разумеется, отдельные случаи предательства не бросают тень на подвиг русского народа и общенациональный патриотический подъём, вызванный Отечественной войной 1812 года. Просто в семье, как говорится, не без урода".

Не правда ли, удивительно современно звучит?