После Февральской революции Дитерихса отозвали в Россию. Вроде бы, Керенский предлагал ему пост военного министра, но генерал отказался, став генерал-квартирмейстером Ставки у своего друга генерала Духонина.

Чудом уцелев во время "зачистки", устроенной в Могилёве большевистским "главковерхом" Крыленко, он перебрался в Киев, где присоединился к штабу формирующегося чехословацкого корпуса, а вскоре и возглавил его. Мятеж белочехов застал Дитерихса во Владивостоке. Вместо ожидавшегося отплытия во Францию, он во главе отрядов легионеров отправился бить красных под Хабаровск. После разгрома красных на Востоке убыл в Челябинск командовать чешскими формированиями на Урале.

После колчаковского переворота и отвода чехов в тыл вернулся на русскую службу, однако назначения в войска не получил. Вместо командования армией или корпусом, Верховный правитель, не до конца доверявший Дитерихсу, поручил ему общее руководство расследованием убийства царской семьи. Это больше походило на почётную отставку, однако генерал не обиделся, отнесясь к поручению со всей ответственностью. Именно он привлек к работе следователя Николая Соколова, установившего основные обстоятельства преступления.

Когда после первых успехов положение на фронте стало стремительно ухудшаться, Колчак вспомнил про опального генерала, назначив его Главнокомандующим. По оценкам специалистов, руководил войсками он довольно толково, сумев стабилизировать положение и даже оттеснить красных к Тоболу. Однако из-за неравенства в силах и авантюризма колчаковских полководцев, бездарно угробивших скудные резервы, белым опять пришлось отступать.  

Ситуацию усугубляло то, что Верховный правитель, будучи моряком, плохо разбирался в особенностях действий сухопутных войск, а в его штабе не было единства по поводу стратегии дальнейших действий. Когда Дитерихс предложил удержать противника на рубеже непроходимой Щегловской тайги, что предполагало оставление Омска, взбешенный перспективой потери своей столицы адмирал отстранил его от должности, назначив главкомом генерала Сахарова, который обещал отстоять город. 

Как известно, тот с этой задачей блестяще не справился, но время на эвакуацию было безнадежно упущено. В считанные недели армия фактически перестала существовать, её остатки к весне 1920-го кое-как выбрались к Семёнову в Забайкалье, Колчак был расстрелян в Иркутске, а обиженный Дитерихс уехал в Харбин, где вёл частную жизнь, работая над книгой о гибели семьи последнего императора.              

И вот, через два с лишним года оказалось, что он ещё нужен России. Генерал, которому недавно исполнилось 48, посчитал, что судьба дала ему шанс спасти страну, и упускать его он не собирался…

Все участники бушевавшей во Владивостоке междуусобицы рассчитывали использовать не сведущего в местных реалиях полководца для усиления своих позиций. Однако он этих ожиданий не оправдал, потребовав передачи себе всей полноты власти, отставки правительства, а заодно и роспуска Народного собрания. 

Поскольку "каппелевцы" во главе с генералом Молчановым безоговорочно поддержали Дитерихса, его ультиматум был выполнен. Новый правитель действовал быстро и решительно. Ещё находясь в эмиграции, он много размышлял о случившемся в России и пришёл к выводу, что страна оказалась ввергнута в очередную Смуту, подобную той, что была в XVII веке: опять на русской земле бесчинствуют иноземцы, опять в Кремле сидят узурпаторы и самозванцы, опять страдает и гибнет русский народ. А значит, для спасения Родины можно применить те рецепты, что успешно использовались триста лет назад.  

Первым шагом Дитерихса, повергшим в шок своих и чужих, стал созыв Земского Собора. Это сословно-представительское учреждение играло важную роль при Иване Грозном и первых Романовых, а в 1610-1613 годах фактически являлось высшим органом власти в стране. Однако с последнего Собора 1684 года прошло уже более двух веков, и почти всем идея его возрождения казалась анахронизмом и абсолютной нелепостью. Но Дитерихс был убежден, что определять судьбу края, - а в перспективе и страны, - должны представители основных социальных групп и слоёв, а не купившие голоса избирателей говоруны-политиканы, своей болтовнёй погубившие Россию.  

На Собор, открывшейся 23 июля, съехались делегаты от духовенства (православного, старообрядческого и мусульманского), армии, флота, казачества, торговцев, промышленников, профсоюзов, крестьян, учебных заведений, а также ряда общественных и политических организаций. По сути, на Соборе, почётным председателем которого был единогласно избран Патриарх Московский и Всея Руси Тихон, было представлено всё Приморье, за исключением коммунистов и социалистов.

Самым важным политическим решением Собора стало признание за Домом Романовых права на осуществление верховной власти в России. Таким образом, впервые за годы гражданской войны противники большевиков решились открыто выступить под знаменем реставрации монархии.

До Дитерихса все вожди белого движения – Корнилов, Алексеев, Колчак, Деникин, Юденич и другие – стояли на позициях "непредрешенчества", предлагая сначала избавить страну от большевиков, а уж затем решать, кто и как в ней должен править. По сути, народу предлагалось объединить усилия против общего врага, но не понятно, ради чего именно. 

Такой подход всегда обречён на поражение: идущие в бой должны чётко осознавать, за что они отдают кровь и жизнь. Большевики это прекрасно понимали, а их противники – нет. Именно неспособность чётко и внятно обозначить конечные цели борьбы и стала одной из основных причин поражения антибольшевистских сил в России. Провозглашенный Земским Собором курс на восстановление монархии ярко подчёркивал глубину разочарования продолжающих борьбу белогвардейцев в принципах демократии и народоправства, а также их стремление искупить вину за роковую ошибку, совершённую страной и её народом в феврале 1917-го.

Наверное, произойди всё это не на самой дальней окраине страны и не в 1922-м, а в 1919-м, когда белые еще контролировали значительные районы страны, вся дальнейшая история России покатилась бы по совсем другой дороге. Ведь, по большому счёту, в первые годы после революции основная масса крестьян сохраняла лояльность монархической идее (известно, что орудовавший под Красноярском "красный" партизан Петр Щетинкин успешно зазывал сибирских мужиков в свою "армию" под лозунгом "За Царя и Советскую власть!") и уже успела на своей шкуре убедиться в "прелестях" продразвёрстки и военного коммунизма. Но внятной альтернативы им никто не предложил.

Дитерихс со своим "проектом" появился слишком поздно, его никто, включая выживших Романовых, не воспринял всерьёз. Зато советского поэта Павла Горинштейна, сочинившего бессмертные строки о том, что "белая армия, чёрный барон, снова готовят нам царский трон", теперь нельзя было уличить в совсем уж бессовестной лжи.

Дальнейшие шаги генерала, провозглашённого Правителем Приамурского Государственного Образования, казались такими же экстравагантными, как созыв Земского Собора, и дали основание красным пропагандистам объявить его сумасшедшим. Он издал ряд указов о реорганизациях и переименованиях: правительство разделили на Совет внешних земских дел и Поместный совет, Приморье объявлялось Земским краем, армия – Земской ратью, корпуса, полки и батальоны укрупнялись, становясь "ратями", "отрядами" и "дружинами". Себя же Дитерихс предписал именовать "Воеводой Земской рати".

На самом деле, эти и другие меры (например, призывы к японцам поскорее покинуть русскую землю) имели глубокую внутреннюю логику. Будучи последовательным в реализации своей программы, генерал пытался таким образом возродить жертвенный дух Второго ополчения 1612 года и вдохновить людей на повторение подвига предков во имя России. Расчёт был на то, что в Земскую рать валом повалят добровольцы, а земство и купечество скинутся на продолжение борьбы, для чего по всему краю был объявлен сбор средств.

Однако у нового Пожарского, на роль которого претендовал сам Дитерихс, не нашлось нового Минина. Привыкшие к спокойной и размеренной жизни вдали от сражений гражданской войны обыватели остались равнодушны к призывам нового Воеводы. Во Владивостоке, который за эти годы стал городом спекулянтов-космополитов, в Земскую рать записалось всего 176 добровольцев; даже куда меньший Никольск-Уссурийский и то дал двести бойцов. Многие, предполагая, что сейчас в армию будут забирать насильно, спешно уезжали в Китай. На собраниях земств и городских самоуправлений обсуждалось не где найти деньги для армии, а как "отмазаться" и ничего не давать.

Впрочем, упрямый генерал-воевода не собирался сдаваться. Он полагал, что упреждающий удар в направлении Хабаровска позволит его немногочисленным "ратям" и "дружинам" прорваться в Забайкалье и поднять там антибольшевистское восстание. Однако начатое 1 сентября наступление без резервов и должного снабжения быстро выдохлось. После упорных и кровопролитных боёв под Спасском, Монастырищем и Халкидоном остатки Земской рати перешли границу с Китаем, навсегда покинув Россию.

17 октября 1922 года, за пять дней до того, как красные вошли во Владивосток, Дитерихс издал свой последний указ. Подводя итоги короткой неравной схватки с большевиками, генерал писал: "Семя брошено. Оно сейчас упало на еще неподготовленную почву. Но грядущая буря ужасов советской власти разнесет это семя по широкой ниве Матушки-России, и приткнется оно в будущем… к плодородному и подготовленному клочку земли Русской, и тогда даст желанный плод… Я верю, что Россия вернется к России Христа, России Помазанника Божьего. Мы были недостойны еще этой милости Всевышнего Творца…"

Пророчество генерала Дитерихса не сбылось до сих пор.