Из эксклюзивного цикла "Маленькие комедии Третьего рейха"
Летом 1947 года из берлинской тюрьмы Шпандау убрали гильотину, которой активно пользовались всю первую половину сороковых годов. Выровняли пол, имевший специальный наклон для стока крови, разобрали балку с восемью крючьями, переделали семь камер. А затем тюрьма приняла семерых осуждённых, которым предстояло здесь жить... Это были Карл Дениц, Эрих Рёдер (оба адмиралы), Константин фон Нейрат (министр иностранных дел, протектор Богемии и Моравии), Альберт Шпеер (министр вооружений), Вальтер Функ (президент рейхсбанка), Бальдур фон Ширах (вождь гитлерюгенда и гауляйтер Вены) и заместитель фюрера Рудольф Гесс.
По утрам заключённых выводили на работы в саду. Нужно было подравнивать грядки с зеленью, полоть, окучивать, подвязывать поникшие кисти томатов, ухаживать за цветами.
Из семи заключенных пятеро трудились, двое сидели на скамейке – Дениц из-за ревматизма, и Гесс, который просто сидел.
- Когда я выйду, то непременно открою детский сад, - задумчиво произнес Дениц, - и стану брать туда детей и щенков, чтобы они росли и играли вместе. Дети будут сажать цветы, а щенки, резвясь, ломать их... Но дети будут терпеливы. Нужно воспитывать терпимость. Терпимость – это гуманность.
- Гуманность – это слабость, - заметил Гесс.
- Кто это сказал? - поморщился Дениц.
- Вы.
Дениц встал и отошёл. Он попросил у охранника лопату и направился к своему сельдерею, который выращивал под руководством фон Нейрата, которого тут называли "главным садовником. Фон Нейрат сумел так организовать дело, что расчищенная и удобренная земля обещала дать первый урожай кабачков, томатов, шпината, сельдерея, гороха и картофеля, который пойдет на тюремную кухню.
- Если удадутся кабачки, на будущую весну посеем огурцы, - с гордостью говорил фон Нейрат. - А на месте гороха посадим садовую землянику.
Сад и огород были тем единственным местом, где все как будто примирялись друг с другом. "Главный садовник" всех развёл по своим участкам, самый дальний выделив Шпееру, которого после суда бойкотировали, и максимально отдалив сельдерей Деница от кабачков Рёдера, поскольку адмиралы постоянно конфликтовали.
Дениц что-то сказал фон Нейрату – видимо, пожаловался на Гесса и своё испорченное настроение. Фон Нейрат что-то отвечал, возможно, попросил проявить терпимость. Подошёл Вальтер Функ, тоже пожаловаться – на его горох напали какие-то гусеницы.
Функ присел к Гессу на скамейку и показал гусеницу:
- Я дал себе слово предотвращать гибель любого живого существа, - пояснил он, - а горох живой. Эти твари его сожрут.
- Эти? - Гесс кивнул на работающих коллег.
Функ вскипел, но сразу выпустил пар, сильно надув щеки.
- По-моему, тут где-то живёт сова, - сказал он Гессу. - Вы её не слышите по ночам?
- Думаете, это сова? - отозвался Гесс.
- А вы думаете кто? - хмыкнул Функ. - Привидения безголосы. И потом наша охрана так ржёт и гремит ключами в полночь, что все призраки Шпандау сошли с ума и повесились.
- Пожалуй, - кивнул Гесс. - К тому же, везде слишком светло. У меня этой ночью свет зажигали двадцать четыре раза. По-моему, совы не выносят света. Нужно подать протест в общество по охране животных.
- "Седьмой" и "шестой", немедленно разойдитесь! - крикнул охранник.
- Если мы станем упорно нарушать правило "не разговаривать", то его, в конце концов отменят, - быстро проговорил Гесс. - Передайте это всем.
Работы в саду заканчивались. В ореховые кусты уже вкралась тень от одной из караульных вышек. Над десятиметровой стеной была натянута ещё и колючая проволока под током. Этот дополнительный барьер ложился резной тенью на грядки со шпинатом.
В полдень трубач в казарме протрубил свой сигнал, который Функ называл ржавым, Шпеер – чахоточным, а Ширах – эпилептическим. Остальные просто зажимали уши. Дениц пробовал жаловаться, требовал проявить гуманность. Ему было отказано. Ведь гуманность – это слабость.
