Комсомол впал в кому ещё в 1960-е…
В конце октября меня совершенно неожиданно поздравили с праздником. Первая мысль была о том, что я упустил из виду какой-то православный праздник, но в ту же секунду эту мысль я отверг: поздравлял меня убежденный атеист. И поздравлял со столетием комсомола. Вот уж никак не ожидал от матёрого профессионала-юриста такой политической сознательности. "Великий праздник!": сказал он мне без тени иронии. Я поздравил его в ответ. И тут же вспомнил, как меня принимали, да так и не приняли в комсомол.
Дело это было, разумеется, в школе, в середине 1960-х.
Одноклассники меня тогда поддержали, несмотря на противодействие нашего классного руководителя Анны Иосифовны Мучник – племянницы директора школы Семёна Исааковича Эльберта, имевшего, по преданию, передаваемому нам учителями, комсомольский билет №2 и стоявшего у истоков сей кузницы политических кадров и современного олигархата.
На каждый довод моего классного руководителя у моих одноклассников находился контрдовод, в результате чего в ходе открытого голосования я прошел первую стадию. Предстояло пройти еще одну – что-то типа совета отрядов всей школы, эдакого "мини-политбюро".
Думаю, что невзлюбила меня Анна Иосифовна за дело. Однажды она пришла в класс и заговорила заговорщическим тоном: "А давайте-ка, ребята, выберем нашего с вами любимого комсомольского поэта!"
После этого она предложила кандидатуру Павла Когана.
Надо сказать, что половина класса уже состояла в комсомоле, а половина ждала наступления уставного возраста.
И тут, вопреки жёстким наставлениям моей бабушки держать язык за зубами, я спросил: "А что он написал? Как мы можем избирать любимым поэтом того, кого не знаем?"
Никто в классе и впрямь не знал никакого Павла Когана, хотя единоплеменников оного была добрая половина класса. Твёрдо усвоив от родителей, что отвергая, нужно что-то и предлагать (хотя они тоже требовали от меня держать язык за зубами), я предложил кандидатуру Сергея Есенина, которого обожал мой дедушка или, по крайней мере, скандалиста Евгения Евтушенко (в ту пору его уже лицемерно критиковали).
Задним число понимаю, что я предложил две почти противоположные по отношению к комсомолу персоны – Есенина, желавшего "задрав штаны, бежать за комсомолом", и Евтушенко, не желавшего это делать. Впрочем, и он оговаривался: "Мой комсомол, за кем бежать хочу, вы – Пушкин, Маяковский и Есенин!"
Меня поддержали, и кандидатура Когана была снята с повестки дня, вместе с идеей выбора "любимого классом комсомольского поэта". Теперь-то я догадываюсь, что после провала начальственной кандидатуры Анна Иосифовна получила втык от начальства за неумение работать с детьми и бороться с их деструктивными анархистскими завихрениями.
На школьном "мини-политбюро" девица Мучник (она была не замужем) выступила с горячей речью и привела все аргументы, которые приводила на классном собрании. О прочих выступлениях, не ложившихся в её картину мира, она благоразумно умолчала и была единственной, кто выступил на том заседании.
В "мини-политбюро" были в основном мои не то, чтобы друзья, но хорошие знакомцы и даже приятели, за исключением председателя "мини-политбюро" – дочери секретаря директора школы, с которой я не ссорился и не водил знакомства, ибо она не отвечала моему идеалу женской красоты.
Девочка поставила вопрос на голосование. И тут я понял, что такое "административный ресурс". Все, как один, проголосовали против моего приёма в "клуб элитариев". Даже мои приятели. Отдадим должное их принципиальности: "Ничего личного". В конце концов, никто из них не желал иметь неприятности в виде занижения оценок и всего прочего.
В общем, в комсомол меня не приняли, а примут ли вообще, было неясно. Возможно, от меня требовалось покаяние.
Для меня это событие стало очень болезненным. Что я должен был говорить своим родителям? Для них это был удар. Даже для моего отца, прошедшего Финскую и Великую Отечественную… Дело усугублялось ещё и тем, что без членства в комсомоле, как носилось в тогдашнем воздухе, поступление в ряд вузов было невозможно. В МИМО (эта аббревиатура применялась в то время) так по определению. Одним из непременных официальных условий стояло членство в ВЛКСМ. Кажется, нечто подобное было и в Физтехе. Насчет МГУ утверждать не берусь...
И вставал перед глазами образ сурового начальника: "Чего это тебя в комсомол не приняли, если туда всех принимают? Ты что, злостный хулиган, антисоветчик?"
В общем, из школы той я ушел, да и учиться в ней после всего произошедшего было противно. Но перед моим уходом на люстре в своем кабинете повесился комсомолец №2 Семён Исаакович Эльберт. Как говорили знающие пацаны, родители которых имели знакомства в РОНО, в своей предсмертной записке причиной ухода из жизни директор назвал прогрессирующий в обществе антисемитизм (впрочем, он всегда производил впечатление психически нездорового человека).
В комсомол я, разумеется, вступил. Но уже в другой школе. Когда комсорг класса красавица Вика узнала, что я не комсомолец, она ахнула: "Как так?!"
И мне пришлось врать, что я долго болел, а потому пропустил сроки собеседований и утверждения в райкоме комсомола.
И вот, в конце октября 2018-го меня, наконец, поздравили с праздником…
P.S. Не надо сегодня горевать по комсомолу. Он появился в то время и в той ситуации, когда это было нужно. Но время и ситуация изменились, и он умер естественной смертью, вместе с партийными догматами, которые руководство КПСС оказалось не способно перевести в "новый режим".
Горевать надо не по комсомолу, а по отсутствию мысли, идеологи и живого политического процесса.
Сегодняшняя "Единая Россия", в сущности, ничем не отличается от поздней КПСС. Во главе угла всё те же "ценности" – карьера, деньги и сытость. А чтобы предложить молодёжи что-либо новое и дельное, нужны совсем другие качества, коими "партия власти" похвастаться не может. От рождения либеральная "Единая Россия" предпочитает жить в гайдаровской парадигме: "Деньги – наша идеология".
Так что не стоит по комсомолу лицемерно горевать, таким "горем" делу не поможешь…