Коварство Нуланса, амбиции Савинкова и сгоревший Ярославль (Часть 2)
Парадоксально, но трагедии Ярославля можно было избежать. Местные власти и ЧК знали о подготовке мятежа, им также были известны имена и "лёжки" многих заговорщиков, включая Перхурова. Но ярославских большевиков больше интересовали внутренние разборки, вызванные конфликтом между "мэром" (председателем горисполкома) Давидом Закгеймом и "губернатором" (главой губисполкома) Николаем Доброхотовым, не сошедшимися во взглядах на Брестский мир. У чекистов был свой оперативный резон; им хотелось дождаться приезда в город Савинкова и повязать всех заговорщиков разом, утерев нос столичным коллегам.
Промедление оказалось в буквальном смысле смерти подобно. Взявший верх в подковёрной борьбе за власть "мэр" Закгейм был убит в первые часы восстания. Его судьбу разделил сменивший уехавшего в Москву Доброхотова Семен Нахимсон, незадолго до событий присланный в Ярославль специально для урегулирования конфликта.
Закгейм и Нахимсон стали единственными жертвами "белого террора" в первый день мятежа. Разгуляться опьянённым легким успехом офицерам Перхуров не дал, и массовых казней не последовало. Арестованных руководящих советских работников и делегатов губернского съезда советов поместили на баржу посреди Волги, позже получившую в исторической литературе название "баржи смерти".
Вопреки расхожему мнению, заточённых на реке коммунаров не расстреливали и даже не мучили, просто в какой-то момент им прекратили доставлять еду, поскольку баржа оказалась в зоне огневого поражения долбившей по городу артиллерии, и добраться до неё стало невозможно. В конце концов, то ли усилиями узников, то ли шальным осколком был оборван якорный канат, и плавучую тюрьму снесло в расположение красных.
Но всё это было позже. А 6 июля обитатели зажиточной центральной части Ярославля праздновали "освобождение от ига большевиков". Была восстановлена деятельность городского самоуправления, упразднены советские учреждения, отменены декреты и постановления, принятые после "октябрьского переворота". Политическую программу новых властей составлял стандартный набор лозунгов, уже озвученных в Самаре КОМУЧем: нет большевистской диктатуре, восстановление политических и экономических свобод, созыв Учредительного собрания, разрыв Брестского мира и война до победного конца…
С облегчением предоставив местным разбираться с управлением городом, Перхуров сосредоточился на военных вопросах. Он провозгласил себя "командующим группой войск Северной добровольческой армии", подчиняющейся генералу Алексееву. На волне победной эйфории в это воинство записалось шесть тысяч городских обывателей и окрестных крестьян. Правда, участие последних в "освободительной борьбе" ограничилось получением винтовок, с которыми они разбрелись по деревням. Потом штаб мятежников спохватился, распорядившись не вооружать, кого попало, но разошедшиеся по рукам стволы уже было не вернуть. В итоге в последующих боях участвовали не более двух тысяч бойцов.
Проблемы с оружием и боеприпасами проявились очень скоро. В распоряжении повстанцев оказалось всего два (по другим данным, три) трехдюймовых орудия и полтора десятка пулеметов, которые расставили на колокольнях. Впрочем, этого хватило, чтобы отбить первые попытки красных вернуть контроль над городом.
После нескольких неудачных атак руководившие подавлением восстания краскомы Юрий Гузарский и Анатолий Геккер сменили тактику. Город взяли в плотное кольцо и начали обстреливать из артиллерийских орудий. В небе появились аэропланы, с которых сыпались бомбы.
В Москве ярославские события вызвали нешуточную тревогу. В те дни неприятности сыпались на большевиков, как из рога изобилия. 6 июля, когда выступил Перхуров, в столице вспыхнул мятеж левых эсеров и был убит германский посол Мирбах. Вслед за этим со Средней Волги пришла весть о мятеже командующего Восточным фронтом Михаила Муравьёва, объявившего себя "главкомом армии, воюющей против Германии". Воспользовавшись вызванной этим демаршем неразберихой в рядах красных, Каппель при поддержке чехов захватил Сызрань, Бузулук и Бугульму. На Тереке восстали казаки, взявшие Моздок и Прохладный. На Кубани деникинцы нанесли тяжёлое поражение 11-й армии, заняли важную узловую станцию Тихорецкую и вышли на подступы к Екатеринодару. По Москве ползли слухи о высадке союзников на Севере и скором свержении "комиссарской власти". На этом фоне появление "очага напряженности" всего в 250 километрах от столицы представляло серьёзную угрозу.
Подавление ярославского мятежа стало для большевиков задачей первостепенной важности, которая должна быть решена в кратчайший срок и любой ценой. Председатель Всероссийского бюро военных комиссаров (прототипа будущего ГлавПУРа) Константин Юренев требовал: "Белогвардейское восстание в Ярославле должно быть подавлено беспощадными мерами. Пленных расстреливать; ничто не должно останавливать или замедлять суровой кары народной… Террор применительно к местной буржуазии и ее прихвостням… должен быть беспощадным…"
К Ярославлю стягивали всё, что было под рукой: части латышских стрелков, отряды балтийских матросов, сформированные из китайцев и венгров батальоны "интернационалистов", артиллерийские дивизионы, бронепоезда и аэропланы. Но наученные горьким опытом первых дней мятежа красные не спешили в атаку. Дни и ночи напролёт на древний город сыпались снаряды и бомбы. Поскольку точных данных о противнике не было, огонь велся не избирательно, "по площадям". Ярославль пылал так, что отсветы гигантского пожара были видны на десятки километров.
Превращение древнего города в груду пылающих развалин стало для большевиков своего рода компенсацией за пережитый страх, и не было вызвано острой военной необходимостью. Боевой дух повстанцев уже был сломлен. Через неделю Перхуров осознал, что помощи ни от Савинкова, ни от Антанты не будет, и восстание обречено. На военном совете полковник предложил, пока не поздно, покинуть город. Командующего горячо поддержали приехавшие с ним офицеры, которых с Ярославлем ничего не связывало, но местные, коих было большинство, уходить, бросив семьи, отказались. В ночь с 15 на 16 июля Перхуров с небольшим отрядом уплыл на одном из уцелевших пароходов вниз по Волге. Агония восставшего Ярославля продолжалась ещё несколько дней.
Всё закончилось 21 июля. Не имея возможности продолжать сопротивление, уцелевшие повстанцы решили сложить оружие. Понимая, что пощады от большевиков ждать не стоит, они придумали сдаться… немцам. В то время в Ярославле находилась германская комиссия военнопленных, членов которой перхуровцы в начале мятежа "интернировали" (т.е. просто заперли) в губернском театре. Теперь роли поменялись. Председатель комиссии немецкий офицер Балк гарантировал повстанцам безопасность и уведомил командование красных о том, что воевать им больше не с кем, а сдавшиеся в плен белые находятся под его защитой. Первому большевики обрадовались, на второе наплевали. От Балка потребовали выдать мятежников, что тот и сделал, здраво рассудив, что это "не его война", а фатерлянду будет только лучше, если число русских уменьшится. Все сдавшиеся повстанцы были расстреляны. Позже их судьбу разделили те, кого победители посчитали пособниками или соучастниками мятежников.
За авантюру, устроенную Савиновым и Нулансом руками Перхурова, город заплатил дорогую цену. Население 120-тысячного Ярославля после июльских событий уменьшилось более чем на треть, в основном за счёт беженцев, хотя счет погибшим и расстрелянным тоже шёл на тысячи. Было разрушено 4/5 зданий в центре, с лица земли исчезли целые улицы и кварталы, перестали существовать многие памятники культуры и архитектуры.
Судьба людей, причастных к трагедии Ярославля, сложилась по-разному. Руководивший подавлением восстания краском Гузарский через год был казнён по приказу Троцкого. Его коллега Геккер командовал войсками, штурмовавшими мятежный Кронштадт, служил в разведке, дорос до комкора и был расстрелян в 1937-м как троцкист. Та же судьба, только в 1938-м, постигла и требовавшего утопить Ярославль в крови первого главного политрука Красной Армии Юренева.
Полковник Перхуров сумел добраться до белых. Командовал бригадой и дивизией у Колчака, был произведён верховным правителем в генералы и получил почётную добавку к фамилии, став Перхуровым-Ярославским. Во время отступления зимой 1920-го он заблудился со своим отрядом в районе Байкала и попал в плен. Был освобождён, недолго прослужил в РККА, опять был арестован, осужден за организацию мятежа и расстрелян. То ли это получилось случайно, то ли было сделано специально, но жизненный путь Перхурова оборвался 21 июля 1922-го, ровно через четыре года после подавления Ярославского восстания.
Неуёмный Борис Савинков, вырвавшись из Рыбинска и пробравшись к белым, недолго воевал в отряде Каппеля. Когда в Уфе создавалась Директория, хотел войти в ее состав, но не преуспел. Представлял интересы Колчака во Франции, после его разгрома перебрался в Польшу. Осенью 1920-го вместе с братьями Булак-Балаховичами совершил рейд в Белоруссию, попытавшись воссоздать там "народную республику". Затем кочевал по Европе, активно призывая буржуинов к новому походу на большевиков. В результате операции ОГПУ "Синдикат-2" был выманен на территорию СССР, где предстал перед судом, приговорившим его к смертной казни, которую заменили на десять лет тюрьмы. По официальной версии, в мае 1925-го покончил жизнь самоубийством, выбросившись из окна "большого дома" на Лубянке.
Наиболее благополучно сложилась судьба Жозефа Нуланса, фактически спровоцировавшего мятеж в Ярославле и филигранно "кинувшего" доверчивых белогвардейцев. Покинув осенью 1918-го после раскрытия ЧК "заговора послов" негостеприимную Россию, он долго и плодотворно продолжал гадить стране, благодаря которой его родина вышла победительницей из Первой мировой войны. Выступая в парламенте и правительстве, призывал не восстанавливать отношений с Советами, пока большевики не признают царские долги. Возглавлял комиссию международной помощи голодающим в России, под прикрытием которой западные разведки собирали сведения для подготовки новой интервенции. В 1933-м сочинил книжку "Моя миссия в Советской России", пронизанную глубокой ненавистью к СССР. В 1939-м умер в своей постели в окружении любящих домочадцев в возрасте 75 лет.
К сожалению, в истории часто бывает так, что истинные организаторы и вдохновители кровавых трагедий избегают заслуженного наказания при жизни.
