Метаморфозы «революционной контрреволюции» (Часть 2)

Сейчас это трудно себе представить, но в речи от 6 ноября 1941 года вождь поставил на одну доску… царскую Россию и гитлеровскую Германию. Начал он с того, что национал-социализм в Германии не есть ни национализм, ни социализм, но империализм. "Гитлеровцы, - говорил вождь, - являются заклятыми врагами социализма, злейшими реакционерами и черносотенцами…" И опять о "черносотенстве": "Гитлеровцы так же охотно попирают права рабочих, права интеллигенции и права народов, как попирал их царский режим, что они так же охотно устраивают средневековые еврейские погромы, как устраивал их царский режим…"

Слово "черносотенный" Сталин употребил трижды, слово "погром" – дважды. С погромами у вождя вышло совсем некрасиво. Что касается царской России, то он просто повторил миф о том, что еврейские погромы организовывало царское правительство. То была совершенно необязательная ложь.

Нужда заставляет волка выходить из лесу, а политика – говорить то, чего он не говаривал прежде. Всё звучало буднично, как само собой разумеющееся. Пришлось даже встать на защиту буржуазной демократии и либерализма:  "В Англии и США, - говорил в своей речи Сталин, - имеются элементарные демократические свободы, существуют профсоюзы рабочих и служащих, существуют рабочие партии, существует парламент, а в Германии при гитлеровском режиме уничтожены все эти институты. Стоит только сопоставить эти два ряда фактов, чтобы понять реакционную сущность гитлеровского режима и всю фальшь болтовни немецких фашистов об англо-американском плутократическом режиме…"

Вообще-то, слово "плутократия" означает политический режим, при котором решения государственных органов определяются не мнением народа, а группировками тех, у кого есть деньги. Но разве не о том же самом говорило всесильное (потому что верное) учение Маркса–Энгельса–Ленина–Сталина?

Трудно сказать, испытывали ли когнитивный диссонанс слушавшие вождя на станции метро "Маяковская" партийцы и не попавшие на торжественное заседание беспартийные. Не исключено, что многие, не знавшие греческой мифологии и ничего не слышавшие о боге богатства Плутосе, полагали, что плутократия – это власть плутов.

А что можно было инкриминировать Германии помимо развязывания войны на уничтожение? Ужасы гестапо? О них знали лишь специалисты узкого профиля. Лагеря смерти? Их ещё не было. Жестокое обращение с советскими военнопленными? Но тогда пришлось бы признать их немалое количество.

А ведь Сталин говорил, что речь идёт о жизни и смерти. Так при чём здесь вопрос о том, насколько противоречит социализму национал-социализм?

Остается предположить, что вождь втолковывал: "Надеяться на то, что "вот придёт цивилизованный немец и устроит настоящий социализм" – глупо и несовместимо с жизнью". И надо было ещё сломать представление о том, что национал-социалистская Германия и Германия Веймарская, куда ездила на отдых и лечение советская партийная и государственная элита – это две совершенно разные Германии. Однако все идеологические наклейки не должны были иметь решительно никакого значения в условиях, когда стране и народу грозила гибель.

Константин Симонов в форме художественного произведения зафиксировал великое недоумение выросшего в условиях господства идеологических догм советского человека: "Как могло так случиться, что немецкий пролетариат пошёл с оружием в руках на страну советов или, по крайней мере, не воспрепятствовал этому?.."

В другом своем произведении писатель описывает свою встречу с офицером, которого даже в 1944 году мучил вопрос о будущей мировой революции. И его уверенность в ней диктовалась скорее отчаянием, нежели спокойной убеждённостью. А в 1943 году особисты докладывали по начальству о ропоте, причиной которого стало введение погон. Многие расценили инициативу Верховного в качестве возврата к "проклятому царскому прошлому".

Мёртвый хватал живого, живой хватался за мертвеца. Ох, как дорого обошлась нашему народу эта революционная мифология. Но жизнь учит и народ, и вождей. И уже 6 ноября 1944 года на торжественном заседании в честь 27-й годовщины Октября Сталин заговорил  об "агрессивных нациях"; и это уже никого не удивило.

3 июля 1941 года из уст Сталина на всю страну прозвучало церковное: "Братья и сестры!" Импульс был послан, антирелигиозное мракобесие приостановлено.

Дело дошло до того, что в 1941 году была выпущена брошюра одного из основателей и руководителей Союза воинствующих безбожников, заместителя ответственного редактора газеты "Безбожник", старшего научного сотрудника антирелигиозной секции Института философии АН СССР Михаила Шейнмана "Фашизм – душитель свободы совести". В ней говорилось о том, как подавляется свобода совести в фашистской Германии, как издеваются приспешники главаря бандитской шайки Гитлера над верующими, как они пытаются создать новую религию, которая бы освящала и оправдывала бандитизм и разбой. В брошюре приводились факты злодейств и бесчинств фашистов, избиений и убийств священников разных конфессий, аресты, высылки, а также запреты на отправление религиозных культов, гонения на церковь в Австрии, в Польше, во Франции, в Сербии, в Словении… Подчёркивалось, что в СССР не допускается оскорблений религиозных чувств людей, не насилуется их совесть, никого не принуждают к отказу от веры в Бога и, разумеется, не преследуют за веру.

Диву даёшься: на кого была рассчитана такая пропаганда?

Уместно вспомнить, что перепись населения, осуществленная в 1937 году, зафиксировала ошеломляющие для власти результаты, после которых ответственных за антирелигиозную пропаганду следовало бы отправить за Полярный круг. Кстати, вопрос о религии был введен в переписной лист лично Сталиным. Респонденты были поставлены в сложное положение: с одной стороны, они боялись за себя и за своих родных и близких, а с другой – кары Божией за отречение от веры.

Оказавшись в сложной ситуации, верующие повели себя по-разному. Однако большая часть их не стала скрывать своих убеждений. В отдельных районах в верующие записывались целыми колхозами.

Как бы то ни было, но с началом войны антирелигиозное мракобесие было жёстко пресечено. И не в последнюю очередь потому, что на оккупированных землях гитлеровцы стали открывать церкви. Разумеется, в чисто политических целях.

Чтобы Гитлер в глазах советских людей не выглядел борцом за права русских верующих, советскому руководству требовался ответный ход. И он был сделан, хотя и с запозданием, в 1943 году. После окончания войны интерес советского руководства к этой "теме" пропал, а хрущевские времена ознаменовались невиданным дотоле антирелигиозным погромом.

Какие же выводы можно сделать, перечитывая речи Сталина?

Идеология здорового общества должна основываться не на химерах, измысленных "от ветра головы своея", а на том, что обладает реальным бытием; а всякая небытийщина чревата большой кровью. Однако для того, чтобы создать идеологию, отвечающую интересам общества и государства, нужна только правда. Всякий иной путь – это путь к погибели.