Анафемы не было; только предупреждение и констатация факта…
Представим себе, что писатель Михаил Шолохов начинает распространять через самиздат произведения, в которых клеймит марксизм-ленинизм и подвергает критике партийные органы. В общем, публично призывает "жить не по лжи" и бросает тяжкие обвинения самому Политбюро. А что же Политбюро? Ссылает его в Соловки? Нет. Долго терпит. А потом "Правда" публикует постановление ЦК КПСС, в котором выражается глубокое сожаление по поводу того, что Шолохов отошёл от марксистско-ленинского учения.
Далее говорится, что он имеет право пересмотреть свои ошибочные взгляды и вернуться в ряды строителей коммунизма.
При этом речь не идёт ни о членских взносах, ни об участии в выборных органах всех уровней.
В обществе буря негодования. Более всех возмущены ярые антикоммунисты: "Да как они посмели отлучать Михаила Александровича от коммунизма?!"
Политбюро подвергают общественной анафеме, решительный протест выражает творческая интеллигенция, в народе начинают гулять антисоветские анекдоты…
Представили?
А вот в случае со Львом Толстым именно так всё и было. И никакой "анафемы" – одна сплошная констатация прискорбного факта отпадения графа от церкви.
Разумеется, аналогия условна. И главное отличие выдуманного "казуса Шолохова" от реального "казуса Толстого" в том, что "марксизм-ленинизм" придуман человеками, а Евангелие, на которое покусился в своей гордыне граф Толстой, дано человеку свыше. Одним словом, вещи эти несопоставимые и несоизмеримые, и пытаться провести между ними аналогию так же бессмысленно, как деление на ноль.
Главную свою заслугу перед человечеством Толстой видел не в создании романа "Война и мир", а в придумывании собственной религии – "толстовства", в основе которого "усечённая" и "модернизированная" графом версия Евангелий. Этим вопросом он озаботился ещё в середине 1850-х годов, одновременно работая над проектом военной реформы. С военной реформой дело у молодого реформатора застопорилось, а создание новой религии пошло в гору.
Разумеется, всяк волен верить или не верить во Христа. Иное дело – аргументы, положенные в обоснование "идеи", - коли граф решил строить свою религию на основе эмпирического опыта и житейского "здравого смысла".
Аргументы он изобрёл впечатляющие. Так, Святую Троицу отрицал на основании того, что в арифметике "1" не равно "3". Что тут возразишь…
Евангельские чудеса, по Толстому, выдуманы, поскольку в жизни чудес никто не видел, а прежде всего не видел он сам, объявивший себя эталоном разума: "Этого не может быть, потому что не может быть никогда!"
Да и Христа, по Толстому, никакого не было – был мудрец и добрый человек Иисус, а Христа "придумал" великий "обманщик" апостол Павел. Далее – от "А" до "Я": не оказалось ни единого символа веры, который бы их сиятельство не отрицало.
"Догмат непорочного зачатия Богородицы – нужен он или нет? Что от него произошло? Злоба, ругательства, насмешки. А польза была? Никакой", - заключает граф-самоучка.
Делать полезность критерием истины – до такого нужно додуматься! Не всяк на то горазд. Даже тот, кто не в ладах с мышлением.
Власти долго терпели художества графа. Российская империя была официально православным государством, а потому всякая хула на церковь не допускалась по определению. Сейчас многие гадают, что было "истинной причиной" и кто был инициатором определения Священного Синода по "делу графа Толстого". Выдвигаются самые изощрённые версии, за исключением одной, лежащей на поверхности: продолжая терпеть богохульства, власть (и церковная, и светская) становилась соучастницей преступления против веры. И, в отличие от графа, охотников к тому не сыскалось.
Что бы ни говорили, а царская Россия давала фору иным "цивилизованным странам" по части свободы слова и печати. "Ответ Синоду", вышедший из-под пера графа Толстого (с пропуском ста кощунственных слов), был напечатан в церковном официозе – журнале "Миссионерское обозрение". Чтобы обезопасить себя от возможных инсинуаций со стороны склочного барина, заведующий редакцией послал ему телеграмму с уже оплаченным ответом: "Желательно убедиться, действительно ли писали вы, Лев Николаевич, ответ на постановление св. Синода об отлучении вас от церкви, помеченный 4 апреля…"
А теперь представим, что на страницах "Правды" условному Шолохову была предоставлена возможность ответить на скорбное определение ЦК КПСС "Об отпадении от идеи коммунизма"…
В ответном послании Толстой дал волю неистовству. Действия Синода рассматривались им… как подстрекательство к внесудебной расправе.
Не переносивший право как таковое, их сиятельство обвинил церковь в юридической ущербности документа. Рассуждая об отлучении от церкви, Толстой сообщил, что "оно не удовлетворяет тем церковным правилам, по которым может произноситься такое отлучение…" Когда граф входил в раж, чувство меры и вкус изменяли ему: он становился многословен, а стиль его – неряшливым. Кроме того, он не преминул отметить, что точно так же, как он, думает огромное множество людей, однако отлучают от ненавистной ему церкви лишь его, Льва Толстого!
Ох, лучше бы он этого не говорил. Но посмеяться над графом в России было практически некому. Зато обнаружилось огромное количество расцерковлённых интеллигентов, выражавших "гнев и возмущение" по поводу отлучения любимого ими графа от ненавистной им (и ему) церкви. Общественность неистовствовала, хотя сама давно забыла, когда ходила на службу в храм. И это был уже диагноз.
Но в чем же заключалось это "отлучение"? Лишь в запрете причащаться без покаяния и отречения от своей ереси. И всё!
В заключение, как водится, Толстой потребовал от всех покаяния. Это звучит примерно так: "Как посмели вы, лжецы, прохвосты и фарисеи, отлучать меня от церкви, хотя я, Лев Толстой, отлучил себя от неё сам и отрицаю все ваши догматы?.."
Если бы после этого кто-то назвал графа злобным и склочным идиотом, то возразить такому человеку было бы нечего.
Графский "Ответ Синоду" перепечатали лишь английские газеты. В Германии публикация этого похабного письма была запрещена.
Время от времени со стороны официальных лиц, общественности и потомков графа слышны обращения к Русской Православной Церкви о необходимости прощения великого писателя, плавно переходящего в требование покаяния РПЦ перед Львом Толстым. Всё это напоминает посмертную реабилитацию с возвращением репрессированному (убиенному) партбилета без погашения его вынужденной задолженности по части партвзносов. Этим лицам можно было бы предложить куда более свежую идею: обратиться в Следственный комитет с предложением возбудить дело против Священного Синода образца 1901 года по факту нанесения ущерба здоровью, чести и деловой репутации графа Толстого и создания угрозы его вечной жизни.
